«У нас». Пелена гнева окончательно застлала Бурову глаза, он кашлянул, привлекая к себе внимание. Варвара встрепенулась, будто только сейчас о нем вспоминала.

– Мужик, тебе чего? – поинтересовался спутник Вари.

– Да так, хотел поинтересоваться. Какого это: обнимать шлюху? Не противно? – процедил сквозь зубы Антон.

– Ты охуел, так про нее говорить? Извинился, живо! Пока я твоей мордой витрину не разбил, – прорычал мужчина и грозно шагнул к Бурову, сжав огромные кулачищи.

– Извиниться? – Антон хохотнул. – Твоя баба ебется со всеми налево и направо без зазрения совести, а я должен извиниться? Я тебе услугу оказываю, приятель. Вали от нее, пока рога за потолок цеплять не начали.

Варя побледнела еще сильней и прижала к себе малыша, стоящего в тележке, когда тот попытался из нее вылезти. Она смотрела на Бурова глазами, в которых плескалось такое отвращение и боль, что на секунду ему сделалось не по себе. Но лишь на секунду. Он не собирался жалеть эту шалаву и проникаться к ней сочувствием. Возможно, он даже будет рад, если после его слов муженек Варвары хорошенько ее отметелит. Эта девчонка всего за пару часов, проведенных вместе, смогла пробраться к нему под кожу, и за это он теперь ненавидел ее еще больше. Лживая дрянь, изображающая святую невинность!

– Ты чего несешь, мудила? Я от тебя мокрого места не оставлю, ушлепок! – Здоровяк замахнулся. Кто-то из детей вскрикнул.

Буров приготовился отразить удар, но его не последовало. Варя повисла у верзилы на руке и залепетала:

– Вадим, не надо. Не трогай его. Он не в себе. Я тебе потом все объясню.

– Он тебя шлюхой назвал! – рявкнул Вадим. – А мне это просто проигнорировать?!

Вокруг них уже начал собираться любопытствующий народ.

– Пусть думает что хочет. – Варя опустила голову и помассировала виски, а потом равнодушно посмотрела прямо в глаза Антону, хоть и обращалась к Вадиму. – Мне плевать на его мнение и на него самого плевать. Пусть катится на все четыре стороны. А тебе я дома все объясню.

– Тебе повезло, урод, – бросил здоровяк. – Слышал, что она сказала? Проваливай. Попадешься мне на глаза еще раз, я тебе голову оторву.

– Да я в ваш гадюшник больше ни ногой. Блядей и в городе хватает. А ты будешь просто настоящим дебилом, если останешься с ней после того, как узнал, что она тебе рога наставляет. Счастливо оставаться. – Буров пошел прочь, махнув на прощание рукой.

У него не было никакого желания затевать драку из-за какой-то деревенской потаскухи. Антон чувствовал себя опустошенным и отчего-то преданным, будто это ему только что изменила жена, а не этому идиоту Вадиму, который, судя по всему, с радостью проглотит любую ложь, скормленную ему Варей.

Полтора месяца спустя.

Буров закатал рукава черной рубашки, заправленной в такие же черные брюки, поправил часы на запястье, еще раз взглянул на себя в огромное зеркало во всю стену, висящее в прихожей первого этажа, и довольно хмыкнул. Как всегда, безупречно. Не слишком строго, но достаточно представительно и изыскано, чтобы произвести нужное впечатление.

Сегодня было первое сентября, и ему предстояло отвести Нику в новую частную школу. Из предыдущих пяти ее отчислили за неподобающее поведение. Дочь Бурова довела всех настолько, что даже деньги и связи не помогли в урегулировании конфликтов с руководством учебных заведений.

В свои тринадцать с небольшим Ника уже не раз попадала в полицию за распитие спиртных напитков, воровство, драки, не говоря уже о мелочах вроде курения и съемке неподобающих роликов на фоне религиозных объектов и памятников участникам Великой Отечественной войны. Буров едва ли не наизусть знал личные номера всех пднщиков в городе и бывал в детской комнате полиции чуть ли не чаще, чем на рабочих встречах. Будь на месте Антона кто-нибудь другой, Нику уже давно поставили бы на учет. Но как бы Буров ни злился на дочь, сколько бы обидных, едких слов они ни наговорили друг другу за все эти годы, он просто не мог не защищать ее. В глубине души мужчина надеялся, что однажды Ника оттает, все поймет и простит его, но пока ему оставалось лишь смириться с нескончаемыми скандалами, которые девочка закатывала практически каждый день, и исполнять роль «монстра», как она его называла, наказывая взбалмошного подростка за сумасбродные выходки домашним арестом, лишением гаджетов и денег на ежедневные расходы. После каждой такой выволочки Ника затихала на пару месяцев, но потом все начиналось сначала.