Мамочка всегда читала мне на ночь книжки, а после, думая, что я уже заснул, гладила по голове и говорила: «Ты крест мой… Я тебя таким родила, я и на ноги поставлю». Храбрилась. На ноги я вставал неохотно и в положении стоя удерживался недолго.

Само собой, в наш дом не забегала ватага ребятишек, я никогда не ходил в детский сад (даже «с уклоном»), меня не готовили к школе. В моей жизни не было войнушки, бумажного змея, машинок на пульте управления. Но друг был! Несмотря ни на что. Он был таким же, как и я. Удивительное дело – в одном дворе родилось сразу двое «уошников», и так случилось, что в песочнице мы познакомились. Другие дети наотрез отказывались со мной дружить, а Юрка сразу увидел во мне родственную душу, бойко, насколько умел, пополз в мою сторону, преодолевая маленькую песочницу словно бескрайнюю пустыню, и поделился обслюнявленной лопаткой.

Мамочка вздыхала украдкой и надеялась, что мы с Юркой друг на друга положительно повлияем, а когда-нибудь нас под надзор обязательно возьмёт именитый опытный врач и тогда в моей и его жизни произойдут разительные перемены.

Жили мы тогда в городке под названием Вознесенцево, больших академических медицинских умов здесь не водилось, поэтому мамочкина надежда таяла с каждым днём. Но, как оказалось, даже в нашем глухом населённом пункте один профессор всё-таки нашёлся.

Его визит пришёлся на вечер того дня, когда мне исполнилось шесть лет. Верный Юрка побыл со мной пару часов в сопровождении мамы, съел кусок именинного торта, и часов в семь они ушли, а мы провели вечер, как обычно – мама искупала меня в душистой ванне, потом усадила на горшок – для порядка, понятное дело, предназначения предмета мне уяснить для себя не удалось и желаемого эффекта во время обязательных вечерних «заседаний» мамочке добиться было не суждено. Потом была сказка на ночь. Свет погас, мама на цыпочках вышла из комнаты. Я задремал, но пронзительный визг позднего звонка в дверь разбудил меня. Я вздрогнул и от испуга зашёлся в беззвучном полуплаче, больше похожем на судороги. Дверь приоткрылась, я замер. Мамочка проверила, не потревожил ли меня посетитель, шепнула: «Спокойной ночи, Котенька» и снова закрыла дверь.

Их голоса я слышал долго, они то убаюкивали меня, то снова будили. С кухни доносился звон сервизных чашек – их мама всегда предлагала гостям. Мужской голос уговаривал, мама не соглашалась – я знал эти интонации её голоса. Даже не слыша и не понимая, о чём они говорят, я догадался, что речь идёт обо мне.

Утро стопроцентно подтвердило мои ночные догадки. Мамочка разбудила меня рано, наскоро покормила. Я, притихший от дурного предчувствия, не сопротивлялся и ел совсем как обычный ребёнок. Надевая на меня парадный костюмчик, мамочка заплакала. И я тоже. Когда видят мамины слёзы, все дети плачут – даже умственно отсталые. А может быть, они в первую очередь?

Кабинет профессора находился на первом этаже Вознесенцевской больницы. Он сразу напомнил мне о стоматологе – тот же белый кафель, два кресла с подлокотниками, столик с инструментами и дружелюбная тётенька в маске. Под маской она, конечно, улыбалась (или просто мне так хотелось?). Она легко подхватила меня на руки, отняв у мамочки, и усадила в кресло. Мамочка осталась в коридоре. Мне стало страшно! Дети обычно храбрее взрослых, потому что не думают о последствиях, но в тот момент мне стало страшно именно по-взрослому (забегая вперёд, скажу, что вырасти мне всё-таки довелось, поэтому я знаю, как боятся старшие).

Профессор говорил со мной ласково, успокаивающе и тут же раздавал указания доброй женщине в маске – но совсем другим тоном: резким, сосредоточенным.