– До семидесяти одного килограмма. Высшее достижение – чемпион области.

Про чемпионство добавил с такой интонацией, что, дескать, готов, конечно, говорить о себе. Но вы же не за этим пришли.

Покровский расспросил про Кроевскую. Жила одиноко, с соседями общалась мало. В голове у нее тараканы, но он, Бадаев, особо не вникал. Тем более что она плохо слышала. В Петровский парк? Да, часто ходила. К ней кто заходил? Редко заходят пенсионерки такие же. Когда в последний раз был кто-то из пенсионерок? Давно, сразу не вспомнить. О прошлом своем не распространялась. Известно, что сидела в тюрьме. Этого не было в деле! За что? Мутные какие-то делишки, он, Бадаев, сильно не интересовался. А на войне была? Была вроде. А что другие соседи? Райка себе на уме. Гости к ней все время, но он, Бадаев…

– Особо не интересовались! – подхватил Покровский.

– В чужие дела не лезу, – подтвердил Бадаев.

– Хорошо вам, – сказал Покровский. – А мне вот все время приходится.

– А я не лезу, – повторил Бадаев. – Ваську вы сами видели, а у Райки своя жизнь. Открытку ждет, я слышал.

– Вот ведь как, – цокнул языком Покровский. – А ведь простая официантка…

Бадаев не отреагировал, было видно, что не совсем доволен, что сболтнул. Лишняя тема, а его хата с краю.

Бывал ли в комнате Кроевской? Один раз. Прорвало у нее трубу, вентиль надо было перекрыть, а она не могла сама, вентиль сто лет не вращали, закрасили масляной краской, пришлось напрячься. И что? Навязала три рубля в благодарность. Не хочу, говорит, быть в долгу.

Когда узнал о гибели Кроевской? Домой вечером с работы пришел да узнал.

Поздно с работы приходит? Чаще поздно. Сейчас еще не пришел, а заглянул забрать кое-что (или принести из подтибренного – клюшки, например, подумал Покровский) и идет обратно. У борцов сегодня показательные тренировки, надо быть, мало ли что.

Мертвую Кроевскую опознала проживающая неподалеку другая пенсионерка, несколько лет назад вместе с Кроевской работавшая. Милиция сразу пришла по месту жительства, застала Василия Ивановича с сестрой его Елизаветой Ивановной, которые как раз вернулись с прогулки. Гуляют они, что естественно, в том же Петровском парке, но по тропинкам: на поляны не сворачивают и на скамейки не присаживаются. Это тоже в деле указано.

Еще под кроватью какие-то коробки видны у Бадаева. Простой советский жулик. «По хозяйственной части».

На ногах шерстяные носки под старыми сандалиями. Если на них натягивать галоши, то нормально, сорок четвертого как раз и будут размера. Толстыми носками пользуется, не курит! Хоть сразу в подозреваемые записывай… Не всерьез, конечно, так подумал Покровский.

– О несчастном случае у ипподрома слышали?

– Слыхал… – ответ через небольшую паузу.

– Может быть, еще о каких-то подобных случаях кто-то рассказывал? На работе или во дворе?

– У «Баку», говорят, племянника Магомаева зарезали.

– Магомаева? – не ожидал Покровский.

– Певец такой.

– Знаю…

Думал, Бадаев уточнит, правду ли говорят, но Бадаев не стал уточнять.

Интересно поговорить с Василием Ивановичем. Он стоял на пороге комнаты и быстро-быстро шуровал обеими руками в воздухе на уровне груди, будто мух ловил.

Грудь узкая, руки хлипкие. Ноги… сороковой примерно. Маленькие совсем. Но движения энергичные. Если дать ему в руку гантель и поставить на дороге старушку…

Нет, убийцу Покровский в тринадцатой квартире вряд ли найдет, задача побольше выяснить об убитой.

– Вы общались с Варварой Сергеевной?

Комната почти пустая и очень маленькая. Шкаф, кровать, стол, два стула, в углу тумбочка, а на ней, не на столе, тарелка с холодными макаронами. Алюминиевая вилка воткнута, и кусок батона поверх макарон. Майонезом еще все обрызгано. На шкафу радио «Москва», но без букв «Москва», отвалились. На стенах ничего. Пол чисто выскоблен. Василий Иванович громко сморкнулся в вафельное полотенце. Старые обои, лампочка свисает под жиденьким абажуром.