– Исключения не делаются даже для близких родственников?

– Нет, для родственников – тем более.

«Отец, видимо, ужасно разозлился на Алексиса, – думала Шинед, молча взирая на толстую дверь из прочного металла, за которой находился ее любимый брат, – раз лишил общения даже с семьей, не говоря уже обо мне, той единственной, кого заботит судьба младшего отпрыска рода».

– Как же мне быть? – простодушно спросила Шинед охранника, продолжая играть роль наивной дурочки, попавшей в отчаянную ситуацию.

Охранник ответить не успел, потому как возле них внезапно очутился толстяк и, скривив лицо, поспешил разлучить их. Он смотрел на обоих, как коршун, выслеживающий добычу, испепеляя взглядом крошечных голубых глаз, холодных, как льдинки.

– Зачем вы шушукаетесь по углам, будто заговорщики? – допытывался он, переводя взгляд с напарника на девушку и наоборот. – Сайрес! Миледи! В чем дело?

Видимо, он считался старшим в этой смене караула. Да, подобный заносчивый тип, исполнявший все приказы хозяина, как верный пес, не станет пособничать Шинед. Она устало вздохнула.

– Я говорила вашему напарнику, что желаю увидеться со своим братом, вашим заключенным, – произнесла девушка прямо, без утайки, понимая, что сокрытием фактов ничего не добьется. – Полагаюсь на вашу благосклонность и ваше доброе сердце.

Шинед смиренно опустила голову, как бы всецело отдавая бразды принятия решения в руки этого противного толстяка. Ее поведение попало в точку – по крайней мере, охранник был весьма ошарашен и впал в ступор от неожиданной покорности дочери великого Принца. Невдомек ему, правда, было, что Шинед продолжает играть придуманную ею роль.

Старший охранник караула колебался, наверное, с полминуты. Затем он лично проводил девушку к камере, за стенами которой томился Алексис. Шинед не переставала смиренно улыбаться спутнику, будто они находились на приятной прогулке по набережной или по весеннему лесу. Тот охранник, что выглядел моложе и стройнее, с удивлением пялился на эту странную парочку, не осознавая причины столь внезапной перемены в поведении своего напарника. Обычно он был чрезмерно строг и абсолютно неподкупен. Хотя, признавал моложавый охранник, дочь Валентина выглядела очень обворожительно, и сам он устоять перед ее чарами точно не смог бы.

Отперев металлическую дверь, оказавшуюся еще прочнее и толще, чем казалось с первого взгляда, толстый охранник жестом пригласил девушку войти. Шинед впорхнула в камеру не спеша и немного с опаской, совершенно не представляя, в каком виде застанет своего младшего брата.

Разумеется, прошло мало времени со дня ареста, однако Алексис выглядел очень усталым, даже изможденным. Некогда белоснежная рубаха была не первой свежести и утратила привычную белизну. Какая-то помятость в облике и отрешенность во взгляде делали его не похожим на самого себя. Увидев неожиданно вошедшую в место заключения сестру, он поднялся навстречу ей с натянутой улыбкой, которую, как мог, старался выдавить из себя, но у него плохо получалось. Шинед попросила охранника подождать снаружи. Это было против правил, но толстяк, к удивлению, подчинился и тихо закрыл за собою дверь, оставив родственников наедине.

Бросившись к брату на шею, Шинед обнимала и целовала его так, будто они не виделись целую вечность. Он больше позволял это все делать, чем сам проявлял искренние чувства. Шинед почуяла неладное. Что-то изменилось в облике любимого брата, но вот что! Его взгляд потух, лицо приобрело бледный или, скорее, серый безжизненный оттенок, смешанный с горем утраты свободы и всего того, что являлось частью его разгульной, веселой жизни. Будто из Алексиса вытянули душу, хотя души у него не было и в помине, и разорвали в клочья.