Проснулся я утром, смотрю возле дома стоят рослые тощие лошади, запряженные в зеленую военную повозку. К повозке привязана корова и еще одна лошадь под седлом. Сиденье на повозке все в крови. Видимо, и здесь дорогу бомбили. Ездовой погиб, а лошади шарахнулись в лес и мчались до тех пор, пока не запутались вожжами за дерево. Неизвестно, сколько они там простояли. Если бы не Евсеевич, так бы они и подохли в упряжке. А та, что под седлом, паслась возле них. Корова была стельная и сильно хромала на переднюю ногу, потому ее, наверное, и оставили при эвакуации.

С лошадьми дело пошло веселее. Евсеевич верхом объехал окрестные поля и на одном из полевых станов – вот здесь, сразу за горою – обнаружил целые вороха пшеницы, ячменя, овса… Видимо, наши не успели вывезти, а немцы еще не обнаружили. Запаслись мы зерном на всю зиму для себя и для скота. Евсеевич соорудил из двух плоских камней ручную мельницу, раздобыл где-то керосину. Соли-лизунца на кошаре было вдосталь. Родник рядом. В общем, мы могли жить, ни с кем не общаясь.

– Так и дождались своих, никем не замеченные? – спросил дядя Петя. – Интересно.

– Разве Евсеевич вам ничего не рассказывал об этом? – удивлялся капитан.

– Нет еще. Я ведь с ним работаю всего четырнадцатый день. Два из них он пробыл с тобой в Казачьем. До этого я работал на другой кошаре. Евсеевич собирается уходить на пенсию, а я буду вместо него за старшего. Пока присматриваюсь, что тут к чему.

– Незамеченными мы прожили здесь всего несколько дней, – продолжал рассказывать капитан. – Потом пошли немецкие обозы. Обозы шли по дороге, а верховые рыскали по степи в поисках сена, фуража, продуктов. Как-то в полдень заявились и к нам три непрошенных гостя: один офицер и два солдата. Офицер мог говорить по-русски. Обрадовались они такой находке. «Колхоз! Карашо!» – закричал офицер. Поймали они лучшую овцу, связали, вскинули солдату на седло и начал офицер ему по-немецки что-то приказывать. Видимо, чтобы тот пригнал сюда порожнюю подводу за баранами. Своих лошадей и быков с подводами Евсеевич, как только увидел обозы, успел отогнать за гору в Темный лес. Потом, подумав, офицер вернул солдата с овцой и заставил Евсеевича и солдат пропустить отару через «струнку». Сам стоит и считает: айн, цвайн, драйн… Всех пересчитал и, наверное, для круглого счета, пустил в отару и ту, что собирались увозить. Заполнил он какой-то лист с печатью и с фашисткой свастикой, вручил его Евсеевичу и говорит: «Теперь вся эта овец мой. Если продай хоть один – расстрелю. Если сохранишь вся, возьму тебя к себе работать. Скоро я здесь на Кубан получу земля». И так это сказал, будто нет большей чести, чем гнуть на него спину. С тем и уехали. Марковна в слезы. «Давай, Вася, бросим все и уедем куда—нибудь подальше. Убьют они нас!» Но Евсеевич настоял на своем: «Никуда мы отсюда не поедем. Его может быть скоро убьют наши. А бумага его нам еще пригодится». И действительно пригодилась. После к нам не раз приезжали немцы и полицаи с Казачьего. Как начнут «хозяйничать» Евсеевич покажет им ту бумагу – сразу на попятный. Видимо, тот офицер был кокою-то важной персоной, то ли герцог, то ли барон.

– А сам он, этот барон, не появлялся больше? – спросил дядя Петя.

– Как же, появился! Он здесь и остался. Вон за тем курганом их зарыли.

– Неужели Евсеевич его прихлопнул? Молодец! – похвалил дядя Петя. – Никогда бы не подумал, что он способен на такое. Спокойный мужик, кажется, и муху не обидит.

Мишка и Коля еще ближе подвинулись к капитану.

– Не забывайте о том, что шла война. А у нее свои законы: кто кого упредит. У Евсеевича на всякий случай была припасена винтовка и патроны. Но не он их убил. «Хозяин» тот прибыл на кошару за десять дней до прихода наших, а за две недели до него к нам пришли настоящие хозяева.