Обычно через час работы 469-ый входил в своеобразный рабочий транс: периферийное зрение отключалось, окружающий мир терялся, и только конвейер и русло мелькали перед глазами. Из-за плохого сна сегодня это состояние пришло через 15 минут. В голове образовался плотный вакуум, проникнуть в который не могла ни одна мысль, ни одно воспоминание. Но вот какой-то посторонний звук начал просачиваться сквозь монотонное гудение бесконечного конвейера. Кто-то бежал вдоль русла, по пути извиняясь перед потревоженными работниками.

«Простите, извините.»

Эти слова резали слух 469-ого, привыкшего, что только он использует их в своей округе. Слова, которые многими клетками не использовались. Перед кем им было извиняться? Перед Коллегией и её карателями? За провинностью всегда следовало наказание. Никакие мольбы не смягчили бы приговор администрации. Общение между клетками так же не подразумевало какую-либо эмпатию. Поэтому эти добрые слова постепенно исчезали в водовороте времени, как исчезают архаизмы или мертвые языки. 469-ый прекратил работать и устремил взор на источник переполоха. По конвейеру катились чьи-то щипцы. Толстый слой люфтия сильно искажал изображение, но это точно были щипцы. Незадачливый хозяин инструмента бежал рядом, пытаясь как-нибудь достать его. Но задача эта была не из легких. Остальные клетки не были заинтересованы в помощи или вообще не замечали происходящие вокруг изменения.

Клетка приближалась. Среднего размера, с довольно пропорциональными контурами. До 469-ого ей оставалось несколько шагов. И тут произошло следующее: его сосед, 468-ой, повернулся к руслу, чтобы закинуть в него очередную порцию люфтия. Сделал он это резко и быстро, движением, которое было отточено за месяцы однообразной работы. Две клетки были слишком близко друг к другу, чтобы кто-нибудь смог вовремя отреагировать. 468-ой, который по размерам был как 469-ый и незадачливый гость вместе взятые, остался стоять на месте, лишь слегка удивившись данной оказии. Гость же потерял равновесие и рухнул лицом прямо в большую кучу люфтия. Быстро поднявшись, незнакомец начал отряхивать голову от люфтия. Со стороны это выглядело комично. Казалось, что клетка сошла с ума и отбивается от невидимой угрозы. 469-ый рассмеялся, испугавшись собственного смеха. Последний раз он смеялся четыре месяца назад, когда на обучении одна из клеток начала есть люфтий, вместо того, чтобы кидать его в поток. Ту клетку он больше не видел, а с ним провели трехчасовую беседу о вреде смеха и его негативном влиянии на общую производительность. Сейчас же он уже не мог остановиться. Хохот лился из него непрерывным потоком. Клетка напротив перестала счищать с себя люфтий. Более того, она позабыла и о щипцах, которые теперь уезжали все дальше и дальше. На ее лице появилась улыбка, которая вскоре переросла в громкий смех.

«Видел бы ты себя со стороны», – выдавил из себя 469-ый сквозь слезы.

Так и смеялись они, не замечая ничего вокруг. Ни вечного гула конвейера, ни пугливых взглядов других работников, ни двух охранников, со всех ног бегущих восстанавливать рабочий порядок.

V

Их посадили в транспортное судно и долго везли вдоль русла. Транспорт был поделен на несколько секций, поэтому 469-ый не мог видеть своего компаньона по несчастью, которого посадили в другую часть темной, неуютной посудины. Окон здесь тоже не было, поэтому узники могли только догадываться о своем местонахождении.

Тело, над которым изрядно поработали охранники, ныло и гудело. Другой клетке досталось не меньше. Но самое удивительное, что, несмотря на жестокое избиение, клетка все продолжала и продолжала смеяться под градом ударов. Чужая улыбка, чужой смех. Всё это казалось таким странным, причудливым. Но это был точно не сон. Дубинки во сне не бьют так сильно.