Прошло два года, и Полина встретила мужчину. Расписались. Мы с мамой тогда порадовались: наконец в доме появится хозяин, да и Ольге отец будет, пусть и не родной, но всё же семья. Я надеялась, что теперь сестра будет под защитой. Хотя сама понимала: надежда и реальность редко идут рядом. Опыт.

Мой Витя, был не из тех, кто помогал бы. Он и гвоздя вбить не хотел. Как только почувствовал, что деньги есть, стал всех подряд нанимать, лишь бы самому не работать. Только указывал, как генерал. Поэтому в доме у сестры я надеялась на мужчину. Но, увы! Сначала вроде нормальный мужик был, работал в колхозе водителем, по дому делал, если скажешь. Но сам никогда ничего не начинал, любил больше отдыхать, чем трудиться. Постепенно привык, врос и начал показывать характер. Если его просили что-то сделать, то орал, как будто ему ноги ломают, а потом, с руганью, но делал.

Полинка, она ведь совсем другая, со мной ни внешне, не характером сходств совсем нет. Она спокойная, медлительная, даже говорит протяжно. Я, когда с ней разговариваю, постоянно ловлю себя на мысли: «Да скажи ты уже! Не тяни кота за хвост!» Мы с ней такие разные, но всё равно родные.

Так, они прожили три года. За это время, как по расписанию, родили ещё двоих. Я хоть и недолюбливала зятька, но в их дела не лезла. До поры. Однажды случайно увидела на Полинке синяки. Выяснилось: пьёт и бьёт её благоверный. Я так взбесилась! Попыталась по-хорошему поговорить, но он начал орать, махать руками, как безумный, кричал, что я никто, а он хозяин в этом доме. Я ему напомнила, что и дом, и стул, на котором он сидит, на мои деньги куплены. Всё в доме моими руками и заботами сделано. А он… Он выдал такое, что я, кажется, впервые в жизни онемела: «Вы ещё благодарите меня, что я вашу сестру, вообще взял в жёны!»

Мама и Полина молчали. Слёзы текли у обеих, но ни слова, будто язык отняло. Видимо, слышали уже такое не раз. Но у меня внутри всё вспыхнуло. Я даже не помню, как это было, но, по словам Вити, я подскочила, как разъярённая кошка, схватила его вместе со стулом и вытащила за ограду. Вещи собрали, выкинули. Сестре строго настрого наказала, чтобы не вздумала пускать обратно.

Уехала. Через неделю узнала, что она простила его. Я тогда первый раз за всю жизнь, поругалась с сестрой. Месяц не звонила, не приезжала. Но всё закончилось, как и должно было: он напился и избил её так, что даже соседи вмешались. Тогда уж она выгнала его окончательно.

Постепенно всё наладилось. Время лечит, говорят. Полина потом ещё трижды сходилась с мужчинами. Родила ещё дочку и сына. И ведь мужики-то были хорошие, настоящие. Даже мне нравились. Но видно, судьба у нас такая, что всегда жизнь через боль. Один из них заболел и буквально сгорел за год, другой попал под удар по голове, умер, не приходя в сознание.

Я её очень жалела, но никогда не говорила этого прямо. Просто помогала. Деньгами, делами, иногда молчанием. Она пожила одна, потом опять сошлась с мужчиной. Вот с этим уже больше семи лет живёт. Он немец. Не пьёт, не курит, хозяйственный до мелочей. Такой педант, что иной раз противно становится. У него для каждой комнаты свой халат, для каждого угла свой веник. Подметает веранду одним, крыльцо другим, всё по расписанию. Но она с ним счастлива. А я чего? Я рада. Только прошу одно: «Больше не рожай, Полина! Сколько мужиков, столько детей, и у каждого разные отцы. Тебе детей растить, а не коллекцию фамилий собирать».

Арина встала, медленно прошлась по палате, будто выравнивая дыхание, и подошла к окну. За стеклом колыхались ветви деревьев, мир жил своей тихой, неторопливой жизнью. Она стояла, глядя вдаль, и вдруг тихо произнесла: