– А мне он нравится! – улыбнулась Женька и поднялась с табурета. – Если его ошкурить и покрыть свежей эмалью, то он будет вполне ничего. Смотри, какая добротная вещь. А если сделать декупаж… – Женька замолчала, с интересом разглядывая табурет, словно уже видела его обновлённым.

– Да делай ты, что хочешь, – махнула рукой мать, – тут большое поле для деятельности.

– И непаханое! – рассмеялась Женька. – Я хочу отреставрировать старую бабушкину мебель. Вот поселюсь тут и стану потихоньку разбирать залежи в спальне. Наверняка там найдётся много интересного.

– Ты только записи своей прабабки не выбрасывай, мне очень хочется их почитать.

– Конечно! Это же реликвия! Семейная! А потому бесценная! – воскликнула Женька и вдруг тихим голосом спросила:

– А почему всегда так получалось, что дети в нашей семье росли без отцов? Папа умер, это понятно. А твой отец? А бабушкин? Я как-то никогда не задумывалась, почему у меня нет деда. Мне достаточно было бабы Маши. А ты его знала?

– Нет, – покачала головой Александра Сергеевна, – мама мне о нём никогда не рассказывала. А если я приставала к ней с расспросами, то она сердилась и ворчала на меня. Тогда я решила, что я детдомовская, и заявила ей об этом. Она расплакалась, обняла меня и печально вздохнула. Потом отстранилась, посмотрела мне в глаза и сказала, что не стоит говорить глупостей, особенно, если знаешь, как они могут ранить. Мне стало стыдно. С той поры я больше не возвращалась к этой теме. А когда мы поженились с твоим папой, был один интересный момент. Мы вышли из загса и остановились на высоком крыльце. А внизу стоял фотограф, который нас снимал. Я повернулась к маме, лицо её в этот миг застыло. Я невольно проследила за маминым взглядом и заметила удаляющуюся мужскую фигуру в сером костюме. Тогда у меня не было возможности задать ей вопрос, все тут же двинулись, зашумели, Виктор потянул меня к машине. А потом я уже не решилась. Боялась снова сделать больно.

Александра Сергеевна помолчала немного и добавила:

– А когда мама лежала больная, уже перед самой смертью, у меня часто появлялось такое ощущение, будто она хочет мне что-то сказать, но не может решиться. Может быть, об отце моём хотела поведать, но так и не нашла сил для этого.

Рассказ матери поверг Женьку в грустные размышления. Всю дорогу до дома она прокручивала эту историю в голове. Представляла маленькую маму, молодую бабушку Машу и загадочного мужчину в сером костюме, которого бабушка, наверное, любила всю жизнь, но стать одной семьёй им почему-то было не суждено. А если бы она, Женька, родила от Игоря ребёнка? Наверное, это тоже была бы девочка, как и повелось в их семье. Смогла бы она простить его ради дочери или тоже стала бы растить её одна? И всё-таки интересно, кем же был её дед? Может быть, он ещё жив, может быть, знает о ней, Женьке? Ведь пришёл же он на мамино бракосочетание, значит, не выпускал их семью из вида. Надо будет перебрать все старые бумажки в комоде. А вдруг она найдёт в них ответы на свои вопросы?

За ужином Женька вновь завела разговор о прошлом своей семьи. Если с бабушкой Машей всё стало более-менее понятно, то история прабабки пока что была для неё покрыта завесой тайны. Мама ничего конкретного сказать не могла. Она лишь знала, что Евгения Петровна родилась здесь, в Москве, ещё до революции. Потом уехала строить Магнитку. Там и войну пережила. Работала на заводе, тогда все трудились на победу, снаряды делали для фронта. Несладко ей пришлось. Но она не очень любила об этом говорить. Именно там, в Магнитогорске, она и родила дочь. И уже после войны вернулась в Москву с младенцем на руках.