– Нет. Не на тебя. Я полдня думаю, как тебе доказать, что всё серьёзно, и что я ничего не выдумываю. Это реально может быть опасно, тем более, что у тебя там какой-то заслон. Возможно, из-за того, что ты не веришь. То есть, старые сны, которые тебе снились раньше, были лишены препятствий, потому что ты ничего не знал. Для тебя это были просто страшные сны. Вчера я сказала тебе, что это не сны. Это такая война…

– Даже война? – перебил он.

– Представь себе. Воины света против воинов тьмы.

– А я думал, это плод моего воспалённого воображения, – усмехнулся хранитель.

– Нет, хранитель. Всё очень реально. И от этого мне тоже страшно. Честно говоря, страшнее всего, если ты ничего не вспомнишь. Вообще не понимаю, почему я помню, а ты нет. Я ломаю голову над этим с того момента, как мы встретились впервые.

– То есть, ещё тогда ты знала? – медленно и почти шёпотом сказал хранитель, холодея от мысли, сколько лет она несёт в себе это знание молча, ни намёком, ни полусловом не дав понять, как ей тяжело без него. Просто ждёт. Любит и ждёт. И верит. А он просто так, легко и категорично, даже агрессивно решал за них, за неё, как жить, как строить отношения, когда расстаться… Ведь это он ушёл в итоге, наслушавшись всякого. Ничегошеньки не зная о том, что на самом деле с ней происходило. А она просто защищала их обоих, пока он купался в своём эгоцентризме. Тихо. Молча. И надеялась, что он вспомнит… А он не вспомнил…

– Да… Ей-богу, уже устала ждать. Страшно думать, что вернусь домой без тебя, – она поставила чашку на стол и медленно её отодвинула от края стола кончиками пальцев. Он заметил, что её рука дрожит. Она спрятала ладони подмышки.

– А мы сейчас где? – спросил он.

– На задании, – улыбнулась она сквозь слёзы.

– Час от часу не легче, – хранитель поставил, наконец, пустую кружку на стол и отодвинул её пальцами. Так же как она.

Она чуть усмехнулась. Одинаковые привычки, едва заметные мелочи. Как отражение в зеркале.

– Максимальное отрицание. Я вижу.

– Послушай, я пока не знаю, с какого места начать верить. Если честно, я пришёл не столько из-за странных снов, сколько из-за тебя.

– Слишком часто снилась и слишком необычные были чувства, – закончила она, не поднимая глаз.

– Трудно с тобой разговаривать, ты всё знаешь или мысли читаешь…

Ведьма вытерла слёзы, но головы не подняла и ничего не ответила.

– А вот, ты где, ш…а! – вдруг раздалось над столом пьяное рычание. – Даже ребёнка не стесняешься, падла!

– Папа… – пискнула малая и сползла вниз.

Хранитель повернулся, чтобы посмотреть на орущее нечто и был неприятно поражён. Красная опухшая рожа с заметной небритостью щурила звериные глазёнки на его любимую. Она медленно подняла голову. Щёки пунцово пылали, скулы заострились, взгляд был полон презрения и ненависти.

– Опять следишь за нами? – её голос хранителя поразил: металла больше, чем в его кузне.

– За тобой глаз да глаз нужен, с..а! Убью, слышишь! И тебя убью, – пахнул он в лицо хранителя табаком и перегаром.

Хранитель посмотрел на ведьму, она отрицательно качала головой. Он кивнул: не буду трогать. Она смотрела на хранителя умоляющее и со страхом, на глазах бледнея.

– Сударь, мы уже просили Вас не приходить, – услышал он голос официанта. Рядом с парнем в длинном фартуке с зайцами стояли двое полицейских и даже овчарка.

Ведьма облегчённо выдохнула.

– Пройдёмте с нами, гражданин, – обратился к пьяному полицейский с собакой.

– Ты у меня ещё попляшешь, с..а! – бросил алкаш и замахнулся.

– Но-но, – предупредительно рыкнул полицейский. – Посажу на раз-два!

– Всех не купишь, ведьма, – прошипел мужик и пошёл к выходу.