– Может, после него остались дети… – укорила Тангула жена. – Сладко ли им?

– Аллах велик! – высокомерно изрек Тангул. – И с ними, глядишь, повстречаемся!

И, сами не ведая, оба оказались правы. Было у руса двое детей: сын Бориска и дочь Настя.

С Бориской и впрямь суждено было в недалеком будущем свидеться ордынскому воину Тангулу.

Теперь Тангул опять рядовой воин. А за бедностью – пастух у Мамаева вельможи Алтанбека.

Сегодня отводил красавца арабского скакуна – подарок своего хозяина – другому, еще более важному человеку, Бадык-оглану, царевичу из рода великого Чингисхана.

Старший табунщик придирчиво осмотрел коня. Сказал:

– Следуй за мной!

Спешились оба перед большим белым шатром царевича. От одного из приближенных, важного одноглазого старика монгола, получили короткий приказ:

– Ждите!

Сизый дымок вился над шатром. Щекотал-дразнил запахом вареной баранины, сдобренной тонкими иноземными пряностями. Туда-сюда шныряли проворные, верткие слуги, несли блюда с ароматными кушаньями. Тангул глотал слюну: не ел с самого утра. Да и разве сравнить его просяную похлебку с тем, что подавали Бадык-оглану?

Богато живет царевич! Хорошо живут мурзы, беки* и другие важные люди. Всего вдоволь: коней, верблюдов, овец, рабов. Ему бы, Тангулу, так!

Громкие голоса, смех доносились из шатра. Царевич обедал не один: принимал гостей. Старший табунщик, только что заносившийся перед Тангулом, сделался тише воды, ниже травы. Терпеливо вместе с Тангулом ждал, когда позовут.

Солнце склонилось к закату. Из шатра наконец вышел Бадык-оглан. Молодой, румяный. Росту невысокого. Коротконогий и безбородый. В груди широк. Глаза от выпитого кумыса* блестящие, хмельные. Шелковый, небесного цвета халат распахнут. Следом за царевичем толпой – гости.

Одноглазый придворный почтительно доложил о подарке.

Милостиво кивнул Бадык-оглан. Тонкой, унизанной перстнями рукой небрежно потрепал коня по шее. Приказал что-то коротко и скрылся в шатре, сопровождаемый шумными гостями.

Коня увели. А Тангулу вынесли миску баранины. Малость остыла, но сочилась еще золотистым жиром и благоухала так, что сводило скулы.

Тангул знал порядок. Сказал приличествующие торжественные и высокие слова благодарности. Совершил положенную молитву. И лишь тогда принялся за еду.

Куски брал медленно. Жевал и глотал без спешки и жадности. Словом, вел себя так, как надлежало воину. Тангулу вынесли и чашку кумыса, которую он так же степенно, маленькими глотками осушил.

Сытый желудок – приятный спутник. Возвращаясь, весел был воин Тангул. И мысли его были значительны. Думая о богатом стане царевича, Тангул вспомнил старинную песню-сказание, слова, принадлежащие будто бы Борте-хатум, старшей жене Чингисхана:

И сам себе ответил: «Нет, совсем не плохо иметь слишком много, и, напротив, вовсе не хорошо иметь слишком мало!»

Над его одинокой юртой* тоже вился дымок. Но чуткие ноздри Тангула безошибочно определили: отнюдь не сочной и сладкой бараниной пахнет. Едким дымом кизяка, сухого верблюжьего навоза, встречает хозяина его жилище.

Сузились Тангуловы узкие глаза. Полоснули даль горячими тонкими лезвиями. Там, к северу от степей, живут медлительные, привязанные к своим домам, полям и огородам русы. В их жилищах, храмах-церквях сберегается бессчетное добро. Золото и серебро – пудами*. Самоцветных камней россыпи. Драгоценных узорчатых тканей сундуки. Приходи с острой саблей, метким луком, смертоносным копьем Тангул – все будет твоим! А искусные русские рабы сделают твою жизнь легкой и беззаботной!