– Н-нет…
– Завтра же выпиши. Какой же ты большевик, если у тебя на книжной полке сочинений Ильича нет. Чем ты вообще в жизни и работе будешь руководствоваться? Циркулярами? Ладно, иди с миром…
…Прошло три недели. Однажды я получил отношение из округа. Прокурор писал:
«…По жалобе, принесенной на вас секретарем Святского райкома РКП(б) товарищем Туляковым, произведена проверка. Ваши действия правильны».
А еще через пару дней в камере появился сам Туляков. Он… сиял.
– Ну, дорогой товарищ, и дали же мне из-за тебя жару! Оказывается – ты был прав! Забудь! И знаешь что? Есть у меня идея одна… Сможешь сделать для районного актива доклад о революционной законности? Ну что там к чему и так дале… Кому, что и за что положено и прочее…
– И кому чем положено заниматься?
– Само собой! Только шибко функционалку не разводи. Райком есть райком! Понимаешь?
– Понимаю… Попробую справиться…
– Справишься! Законник! Вас бы с Пахомовым спарить, предриком нашим.
– Тут – другое дело, Семен Петрович…
– Да я просто так! Думаешь, секретарь райкома совсем из ума выжил? Значит, приготовь тезисы доклада. Обсудим на бюро и – давай!
Мне хочется улыбнуться: все-таки получается – «твой, дескать, верх, а моя макушка».
Вскоре в селе Святском состоялся первый от сотворения мира доклад: «Революционная законность и ее классовая сущность». А Туляков после доклада сказал:
– Здорово! Я тебя с первого взгляда наскрозь понял: этот не подведет!
Милый человек и превосходный коммунист все же не мог обойтись без «макушки». Скоро его послали учиться в краевую совпартшколу…
Самоубийство Никодимова
Весна тысяча девятьсот двадцать восьмого обрушила свое тепло на Святское как-то сразу, вдруг.
Еще стояли холодные дни, за селом резала глаз все та же, надоевшая за зиму, исполосованная следами зверья снежная целина, еще не потемнели дороги и утренники были морозны совсем по-зимнему, но однажды ночью прилетел в село теплый ветер-южак.
Прилетел и начал озоровать: гремел железом крыш, по-разбойному свистал в водостоках каменных хоромин больницы и РИКа, оторвал несколько ставен, повалил подгнившие ворота у дома вдовы Ремешковой и с рассветом ринулся дальше на север.
А в полдень заполыхало в небе ярчайшее солнце.
Не прошло и трех дней, как ощеренные иглами, грязно-серые кучи снега стали оседать и расплываться голубыми лужами, и понеслись по улицам мутные потоки, унося с собой разный, выброшенный за ненадобностью житейский хлам.
Большущий оконный «реомюр» больницы вымахал синюю жидкость высоко над красной чертой.
Рощу облепили крикливые орды грачей.
И стало ясно: пришла весна. Пришла окончательно и бесповоротно!
Ночью над селом свистели в небе тысячи крыл, и журавлиное курлыканье перекликалось с лебедиными фанфарами. Но всех перекрывает деловитый говор гусей.
– Как ко-го? Его! Ко-го? Га-га! А ты кого?
Наверное, гусихи договариваются о выборе мужей, но охотник, вышедший ночью послушать пролет, весело-угрожающе кричит ввысь невидимым птицам:
– Ага! Кого? Тебя, тебя! Ужо доберусь!
Сегодня воскресенье, и, попитавшись пирожками у квартирохозяйки, можно задержаться до полудня дома. Я оторвал календарный листок, распахнул створки окна и хватил полной грудью теплого воздуха.
Ну вот и вторая моя весна в Святском! Как-то пройдет этот год?
Зима была относительно спокойной, но я, по давнему опыту работы в уголовном розыске, хорошо знаю: весна – тяжелое время для следователя. Скоро лягут на мой стол письма о «подснежниках».
Это – не сообщения натуралистов и цветоводов.
«Подснежники» – трупы, вытаявшие весной из-под белой пелены.
Разные бывают «подснежники».