Люба оказалась дома, и Тютюнин мысленно похвалил себя за то, что не стал пить пиво.

– Привет, Серёж.

– Здравствуй. Ты чего так рано?

– Дел много. Я ещё в обед на работе отпросилась и к маме съездила… Она только что, ушла – вы в подъезде не встретились?

– Обошлось, – усмехнулся Серёга.

В визитах Олимпиады Петровны была своя прелесть, поскольку она с маниакальной настойчивостью воровала в столовой продукты и таскала их Любе. Она бы с удовольствием носила их куда-то ещё, однако Люба была её единственным ребёнком.

Чтобы разорвать неудавшийся, по мнению Олимпиады, брак дочери, она прилагала массу усилий, однако Люба была слишком ленива. К тому же она точно знала, что если Тютюнин и променяет её на что-то, то это будет только водка.

– Чего мамаша-то привезла? – спросил Сергей как бы невзначай.

– Детские творожки и заливную рыбу…

– Понятно-о, – кисло протянул Серёга, заходя на кухню.

Рыбу он не любил, не говоря уж о творожках. Однако помимо рыбы в холодильнике он приметил и постороннюю сумку типа авоська, которая стояла на табуретке у стены, прикрытая старым пуховым платком.

Ожидая обнаружить в авоське что-то особенное, Сергей сбросил платок, и… в его голове пронеслись слова Кузьмича, обещавшего аномалию с яйцами.

– Так вон оно – вот о чем говорилось в информационном канале, – произнёс Тютюнин и несмело до них до-тронулся. На ощупь они оказались гладкими и чуть-чуть тёплыми.

– Ну что, уже познакомились? – бодро произнесла Люба, заходя на кухню.

– Что это?

– Это яйца.

– Вижу что яйца. Чьи?

– Мама принесла.

– В зоопарке, что ли, спёрла? – усмехнулся Тютюнин, испытывая, впрочем, внутреннее ликование. Он с детских лет мечтал попробовать страусиные яйца, а тут – целых два.

– Не спёрла, а достала. Это яйца фламингов.

– Каких ещё фламингов?

– Ну из песни – помнишь? Розовый фламинга-а-а, дитя заката-а-а… – заголосила Люба.

Снизу в пол застучали соседи.

– А зачем нам это самое… фламинги эти?

– Так у нас же теперь яма своя есть, глупый! Мы же без пяти минут пруд овл ад ельцы.

– А воду откуда взять, Люба? Из Каменки на Лехином «запорожце» возить будем?

– А долго надо возить?

– Всю жизнь! – выкрикнул Сергей. Он понял, что Люба не исключала и этого варианта.

Снова посмотрев на яйца, он постучал по толстой скорлупе одного из них и покачал головой. Такие яйца внушали уважение.

– Чего с ними делать-то будем, прудовладелица Люба?

– Высиживать…

– Чего? – Тютюнину показалось, что он ослышался.

– Да-да, высиживать. Если бы сейчас отопительный сезон был, мы бы их к батарее положили, а раз сезона нет, придётся самим. Наша человеческая температура им самая нужная.

– И как ты это себе представляешь, а?

– По очереди будем носить.

– Где носить, в карманах?

– Можно и в карманах, – сразу согласилась Люба. – О! Да ты молодец, Серёжа! Если их сначала в шерстяные варежки засунуть, а потом – в карман! Это же как хорошо будет! И тепло, и руки свободные…

Люба посмотрела на свои руки и добавила:

– Ты будешь носить первым. Прямо на работу с ними, с яйцами, и пойдёшь.

– Да ты что, меня же люди засмеют!

– А чего же тут смешного, ты же не утков высиживаешь, а фламингов.

На кухню зашёл домашний кот Афоня. Он внимательно посмотрел сначала на Любу, потом на Серёгу и улёгся возле двери холодильника, скромно намекая на участие в ужине.

– Ладно, – обречённо махнул рукой Серёга. – Доставай заливную рыбу.

Довольная, что все так хорошо сладилось, Люба захлопотала с ужином, быстро вымётывая из холодильника то, что мама принесла сегодня, вчера, позавчера и ещё неделю назад. Олимпиада Петровна обладала рекордной грузоподъёмностью, и всю её добычу Люба с Сергеем не могли съесть. Поэтому то, что хранилось больше двух недель, относилось Окуркиным.