Самая дальняя от входа койка была закрыта ширмой из цветастой ткани. Но с появлением Карцева занавеска отошла в сторону, и со своего ложа поднялся среднего роста, хлипкий в плечах, злобнолицый человек лет сорока. На нем был шерстяной спортивный костюм, побитый молью, чудом сохранившийся с советских времен, стоптанные без шнурков кроссовки, в которые легко проскользнули ступни в шерстяных носках.

Карцев ни разу не был в тюрьме, но в свое время у него были знакомые из уголовной среды. Кое-что слышал он об арестантских порядках, знал, как нелегко бывает новичку, когда его берут в оборот бывалые зэки. А этот злобнолицый, похоже, был коренным обитателем тюрьмы. Угрожающий взгляд, хищный оскал, уверенная косолапая походка. Еще Георгий слышал, что в каждой камере есть старший среди всех, так называемый смотрящий. И место у него самое лучшее – в дальнем возле окна углу. А именно оттуда и восстал этот страшный гоблин...

– Кто такой? Прочему не знаю? – противным, скребущим по нервам голосом спросил он, небрежно покручивая в руке черные четки.

– Карцев я. Зовут Георгий.

– А чего не здороваешься, Гоша? И ноги не вытер, когда в камеру входил. Ты чо, в натуре, не уважаешь братву?

– Уважаю.

Карцев старался держаться с достоинством сильного и уверенного в себе человека. Он же не какой-то там доходяга, над которым можно издеваться всем и каждому. От природы он был крепкого здоровья. Рост метр восемьдесят, плечи широкие, руки сильные, кулаки будь здоров. И спортом он занимался – и раньше, и сейчас. А тут какой-то задохлик права качает... Но все равно страшновато. И голос предательски подрагивает.

– По первому ходу к нам заехал?

– Что сделал?

– Видно, что по первому разу, – злорадно оскалился злобнолицый. – Лет сколько?

– Тридцать девять.

– Большой уже. А нашей жизни не знаешь. Придется растолковать.

– Растолкуй, – через силу выдавил Карцев.

– А не боишься?

– Нет.

– Храбрый, значит. Это хорошо... Скатку на эту шконку бросай.

Злобнолицый показал на свободный лежак у дверей, у стены, противоположной той, к которой примыкал унитаз.

– Здесь твое место будет.

– Спасибо.

– Ты чо, в натуре? – ощерился уголовник. – У нас не говорят «спасибо». Это заподло, понял? Ты чо, в натуре, ни разу не грамотный!

– Ты бы объяснил мне, а то я не все знаю...

– Не все знаешь... Ты вообще ничего не знаешь!.. Короче, без прописки тебе никак нельзя. Не будет прописки, не будет житья.

Карцев слышал о так называемой прописке, которую устраивают сокамерники новичку. Чтобы жизнь малиной не была. В чем конкретно состояла эта страшная, по слухам, процедура, он точно не знал. Но понимал, что мало ему не покажется.

– А-а, что-то надо сделать? – спросил он.

– А ты думал... Начнем с простого...

Злобнолицый жестом показал, что новичок может расстелить матрац. И когда Карцев это сделал, сел на край постели, приглашая последовать примеру.

– Скажи мне, по какой статье тебя закрыли?

– Что сделали?

– Посадили.

– А-а... Сто пятая статья, убийство.

– Раньше за убийство под «вышку» ставили. А сейчас не казнят.

– Знаю.

– Если знаешь, тогда ответь мне на вопрос. Вот если в хату сейчас вломятся вертухаи, выведут тебя на тюремный двор и вздернут на виселице, по какому закону они тебя повесят?..

– Нет такого закона.

– А вот и неправильно, – обнажая гнилые зубы, ухмыльнулся уголовник. – По закону всемирного тяготения тебя повесят. Сразу видно, что тупой...

Следившие за разговором арестанты оживились. Одни скалились молча, другие смеялись в голос. Карцев закусил губу с досады.

– Еще вопрос, – продолжал куражиться злолицый. – Встань.

Карцев сначала огляделся по сторонам, пытаясь выяснить откуда ждать подвох, и только потом поднялся.