Стены камеры были усыпаны различными фотографиями и плакатами голых женщин, позировавших на фоне природы или автомобилей. Участки стены, которые не были завешены фото с гламурными женщинами, были исписаны всевозможными матерными словами, нанесенными на уже начинавшую трескаться, выцветшую синюю краску.

Единственным источником света в камере было то самое небольшое окно, через которое в помещение проникал тусклый свет с улицы. Место на потолке, где когда-то висел светильник, выдавал лишь более светлый прямоугольный контур и свисающие электрические провода, заизолированные на скорую руку черной изолентой.

Было непонятно, день или ночь сейчас на улице, освещает ли это окно солнце или обычный уличный фонарь. Стекло, которое когда-то было прозрачным, теперь было замызгано грязью, отчего в помещении царил полумрак.

В камере было две местами потрескавшиеся деревянные скамейки, покрашенные в серый цвет и располагавшиеся одна за другой.

На скамейке почти в упор к дальней стенке, отвернувшись, сидел худощавый мужчина, облаченный в грязную, рваную одежду. На появление Павла сокамерник никак не отреагировал и продолжал рисовать на стене какие-то каракули, сопровождая все это невнятным бубнением себе под нос.

Немного осмотревшись, Павел присел на краю скамейки рядом со входом, прислонившись к холодной стенке камеры.

Страх и холод заставляли все его тело трястись от судорог. Мимолетное желание собраться с силами гасло от ужасного чувства отчаяния. Закрыв глаза ладонями, Павел постарался успокоиться, понять, что с ним произошло, как он вытворил такое и он ли это сделал. За время, проведенное за решеткой, картинки прошлого медленно начинали вырисовываться в его голове с момента задержания.

Он вспомнил свет, который ослепил его, нож, упавший на землю, кровь, в которой была измазана вся его одежда и мертвые тела его жертв, рядом с которыми его застали. Однако больше всего его пугала мысль о том, что он вспомнит, как убивал. Мысль, что это сделал он, приводила его в ужас. Все подогревалось словами следователей, что это действительно его рук дело. Их уверенные слова, улики уже почти склонили Павла к мысли думать так же. Однако маленький лучик надежды кричал в нем, что это не он. Что-то было не так во всем этом. Все казалось вымыслом, нереальным. Совсем недавно он был кем-то другим, и вот теперь он тут. В мерзкой, темной, провонявшей зловонием камере, обвиняемый в убийстве людей, которых он даже не помнил, но которые, со слов следователя, являлись для него близкими.

Одурманенный своими мыслями, Павел медленно проваливался в сон. Усталость, накопленная за эти часы, начинала брать верх над его сломленным телом.

Засыпая, Павел понял, что совсем потерял контроль над временем, хотя сейчас это было уже и не важно. Тьма сгустилась над ним, и он провалился в чертоги своего разума, увлекаемый его красочной игрой. Ему слышались звуки, которые медленно начали перерастать в музыку, заполняющую каждую клеточку его подсознание, пока сон окончательно не овладел им, затянув в свои гипнотические объятия.

***

Поезд несся с огромной скоростью вперед, обдуваемый встречными потоками воздуха, который, проникая в открытые форточки вагона, завывал, словно разъяренный от боли зверь, чье тело разрывало на куски чудовище из стали.

За окном постоянно сменялся пейзаж окружающего мира, казалось, природа сошла с ума. Люди за окном гуляли под палящим солнцем, и одновременно с неба падали огромные хлопья белого снега, сменяемые в тот же миг проливным дождем. Однако все, несмотря на странности в погоде, продолжали смеяться и играть под неисчезающими лучами яркого солнца.