– Я тебе больше скажу. Вы, русские – бараны, у меня отец – вор, дядя – вор, а вас ебать надо и доить, вы – никто!

– Слышь ты, абрек хуев, – встревает Шах, – мама – вор, тетя – вор… То, что вы купили, это нам насвистать, прикинь! И, если блатота на цырлах пляшет за шмаль, то мне лично по хую, веришь? И в армейке я вас гадов давил!..

– Короче, слушай меня, – начинает Гоша, но Шах повышает голос.

– Ты, чмо кавказкое, думаешь я предъяв твоих боюсь? Да вот хер тебе по всей морде! Я выйду, а я поверь – выйду, по притонам и блатхатам тусить не буду, это вам деваться некуда, у вас нет ничего, вы – голодранцы по жизни. Государство отобрало у вас все, любой барыга с охраной на правиле очко в лепесья раздерет вам…

Гоша стал вставать, но Шах точным ударом ноги отправляет его в дальний угол, четверо его подручных вынули не заточки, нет, настоящии ножи.

«Ну, с богом!» – промелькнуло в голове. Гринпис позади вкладывает мне в руку справедлив, и все – ходу нету пароходу, как говорила одна бабка.

Урка с ножом против Лесика – так, пыль из под ногтей, не успел и шага сделать, как нарвался на нокаутирующий удар ногой в голову. Войска дяди Васи – это вам не это. Трое, еще до конца не успев понять что происходит, получили сразу. Бью ближнего ко мне притом по голове, но он подставляет руку, слышен сухой хруст – нож падает; второй удар и все. Двое других зажались было в углу, ощерившись ножами, но Лесик с туборя хватает фаныч с кипятком и выплескивает им в лица, минута и все готово. Стоим, тяжело дышим.

– Обоссать их что-ли? – Говорит Гестапо, – вытирая кровь с руки.

– Зацепило, однако, – отвечает он на мой взгляд, – старею, брат, старею.

Как в сказке, открываются тормоза, новый ДПНСИ, осмотрев поле боя, ухмыляется.

– Я вижу встреча прошла на высшем уровне?

– А то! – отвечает ему Шах, – мы не виноваты, гражданин начальник, чес слово!

– Ладно, – безлобно ворчит начальник.

– Выноси! Из глубины продола появляются персонажи из хозбанды и, опасливо косясь на нас, забирают двоих, трое кое-как выбираются сами.

Все, теперь можно передохнуть. Мастер тем временем дежурит у кабуры.

– Ну чего, как там, встреча? – спрашивает он меня вместо здравствуйте. Я вкратце поясняю ему суть.

– В транзитке блатных щеманули не хило; в три пять и в три девять тоже наши верх держат; в осужденке – раздрай, ждут маляву с воли (там сходняк по вашу душу, вы популярны, как Майкл Джексон). Мастер настроен по-боевому, поэтому у него любой кипишь, кроме голодовки, приемлен.

– Так что, Сапер, нам теперь переть до края. И вот еще, мусора на прогулку если поведут, смотри, они спецом могут совместить либо с четыре ноль, либо один пять, там вообще все блатари. По одному на боксарь не идите, сами понимаете.

– Спасибо, мастер, или вернее благодарю, – усмехаюсь я в ответ, – ладно, расход по мастям, бродяга.

Первая ласточка пришла под утро в виде малявы из осужденки два семь, помимо как всегда, фарта, удачи, и всего воровского, там была просьба выручить чем-нибудь от головной и ушной боли, то есть прислать чая и табаку, а так же прояснить, что там такое у нас происходит. Пока я писал ответку и готовил бандюки с грузом, Гестапо разводил клейстер, а Шах распускал носки на нитки. Ружье нужно было позарез, надо было налаживать связь. Наконец-то, уже перед проверкой, словились с два семь и отправили и груза, и маляв. Поверка прошла странно, просто открыли дверь в камеру и спросили: «Все на месте?»

Я крикнул: «Все начальник!» После чего поверка закончилась. У меня не выходили из головы номера под записью «мама» и «папа». Телефон лежал на дальнике в пакете, поэтому достать труда не составило. Минут пять колебался кому звонить, наконец-то решился и набрал номер «папа».