В доме горел свет. Стол, по нашей семейной традиции, как положено, когда кто-то приезжает в гости, был уже накрыт. Пахло свежими булочками и ароматным алтайским чаем. По кухне разгуливал, оглядывая свои владения, наш толстый рыжий кот Мейсон. Вслед за мной, мамой, папой и бабушкой в дом влетели девчонки-хохотушки. К такому Мейсон оказался не готов и тут же скрылся, недовольно помахивая хвостом, в неизвестном направлении.

«Маша, Маша, давай я тебя сфотографирую с тортом!» – наперебой кричали девочки. Так появилась моя первая фотография дома. Так я родилась заново. «С возвращением, Маша!» – гласила надпись на торте.

Выпив чаю с тортом и плюшками, гости разъехались. Стало тихо, из ниоткуда снова возник кот Мейсон, оценивая причиненный его владениям ущерб. Забрезжил рассвет, кончился осенний дождь, и в большие окна заглянули лучи моего первого дня дома.

С момента возвращения на Родину я вот уже три дня не сомкнула глаз. К тому же я очень устала от постоянного внимания телекамер, поэтому мама строго настояла, что нужно немного поспать. Я слушала ее слова, а в глазах видела, что отпускать меня ей ни на секунду не хотелось. Казалось, что вот я уйду, и для нее все начнется заново – бесконечные дни страданий вдали от любимой дочери. Все же я послушалась маму, тихо поднялась на второй этаж, где на кровати меня уже ждала свежая отглаженная пижама. Натянув одеяло до кончика носа, я еще долго боялась закрыть глаза, но сон взял верх, и я, наконец, заснула.

С момента моего освобождения из американской тюрьмы прошло уже больше пяти лет, а кажется, что все это было вчера: жизнь в США, окончание учебы в магистратуре Американского университета в Вашингтоне, как гром среди ясного неба – арест, и вот я 467 дней за решеткой шести разных американских тюрем. Признаюсь, я думала, что эта история со временем меня как-то отпустит, но дни проходят, а таковой возможности не представляется.

Эта книга появилась почти случайно. Я не знала, что вернусь, и не думала, что выйду из тюрьмы живой. Тогда логичен вопрос: для чего каждый день заключения я тщательно документировала в тюремном дневнике, который к моменту моего чудесного освобождения разросся до 1200 страниц, ставших основой этой книги? Ответ прост: обязанность вести дневники или, вернее, семейную летопись на меня возложил дедушка Владимир Филиппович Шаповалов перед смертью. Он всю жизнь дотошно записывал все то, что происходило с ним, с нами, с нашей семьей и родными, тщательно исследовал нашу родословную, вел семейный архив. Из четырех внуков, которые могли стать продолжателями семейной миссии, его выбор пал на меня. Возможно, виной тому моя усидчивость, которой, признаюсь, поубавилось с годами, – все ускоряющийся ритм окружающей жизни берет свое, и, как говаривала Алиса в Стране чудес, чтобы только остаться на месте, нужно очень быстро бежать. Но, может быть, дело еще и в любви к слову, которую мы с дедушкой разделяли, когда, несмотря на появление всех современных технологий, продолжали писать друг другу письма от руки. Все вышесказанное – мои домыслы, ведь я так и не узнала, почему дедушкин выбор пал на меня. Дедушки не стало в 2011-м, а спросить я не успела, но со старшими, как известно, не спорят. Все случилось «по умолчанию». Так я стала вести свои дневниковые записи – сперва в Барнауле, где родилась и выросла, в детских дневничках с замочком и ключиком, позже – там же, получая высшее образование, – в толстых тетрадках-ежедневниках. Далее продолжила уже в Москве, куда уехала искать свое место в государственных делах, потом – в Америке, где окончила магистратуру, а впоследствии – в тюрьме, где оказалась по велению судеб. Я не писала целенаправленно, чтобы когда-то что-то издать и (не дай Бог) стать знаменитой – это огромное бремя, которое лишь на первый взгляд веселая забава, а на деле – тяжелый труд, а творила от души, по завету моего предка. Так что да простит меня искушенный русской классикой читатель за сбивчивый слог или недостаточно живописные обороты речи.