Все предприятие стоило побольше миллиона фунтов стерлингов, и казна, которую большими трудами наполнял Генрих Седьмой, совершенно опустела.

Вот сведения из валютного справочника он-лайн: In 1510, Ј1,000 0s 0d wоuld have the same spending wоrth оf 2005’s Ј483,770.00 (в 1510 году одна тысяча фунтов стерлингов равнялась 483 770 фунтам в ценах 2005 года).

Разница примерно в 500 раз. Примем во внимание, что фунт стоит подороже доллара примерно на 30–40 %, – и у нас получится, что военная кампания Генриха Восьмого стоила Англии 700 миллионов теперешних долларов. Эти расходы ложились на тогдашнее население Англии численностью чуть побольше 2 миллионов человек, то есть примерно в 30–35 раз меньше, чем то, что существует сейчас. Так что если мы в попытке получить современный эквивалент затрат помножим 700 миллионов долларов на 30 или на 35, то цифры получаются просто астрономические.

Но король Генрих был совершенно счастлив. Во-первых, он сумел завоевать два небольших городка во Франции. Они были ему ни к чему, и защита их стоила бы ему безумных затрат – но зато это был материальный знак победы. Во-вторых, английская конница в союзе с бургундскими рыцарями императора Максимилиана однажды обратила в бегство французов. Сражение это, происшедшее 16 августа 1513 года, никаких военных последствий не имело, но в Англии получило пышное наименование Битвы Шпор – в знак того, что спасающиеся французы растеряли в бегстве свои шпоры.

Генрих Восьмой рассматривал это как великую победу и осыпал участников сражения почестями и наградами. Война для него была как бы турнир, только в более крупных масштабах.

Вообще, он упивался своей военной славой и на всю войну – крайне неудачную с точки зрения его советников – смотрел весьма бравурно. Король полагал, что война прошла хорошо. К тому же он решил две побочные проблемы.

Первая из них заключалась в том, что в Тауэре уже семь лет сидел его кузен, Эдмунд де ла Поль. Что с ним делать, было непонятно. Его старший брат, Джон де ла Поль, участвовал в восстании Ламберта Симнела и в ходе подавления его был убит. Эдмунда тогда посадили в тюрьму, но, так как он был не слишком-то виноват и представлял собой фигуру скорее безвредную, Генрих Седьмой так его до поры в Тауэре и оставил. Ну, его сын и наследник, блистательный Генрих Восьмой, решил, что всякие там полумеры ему не к лицу. И перед тем, как отправиться во Францию, смахнул кузену голову.

Что касается второй проблемы, то сводилась она к тому, что ворчливые старые советники, вершившие дела государства еще при его отце, Генриху Восьмому надоели. Они, конечно, не смели критиковать своего молодого государя, но сетовали на непомерные расходы и досаждали ему всякими там административными проблемами. А заменить их ввиду их огромного опыта и бесспорной компетентности было крайне затруднительно.

Однако в ходе Французской войны выяснилось, что есть человек, который не только не ворчит, а одобряет все действия своего короля, делает это с подлинным энтузиазмом и при этом никаких бумаг ему на подпись не подсовывает. А вот зато порученные ему дела решает и при этом – с редкой эффективностью.

И король Генрих Восьмой, таким образом, не только избавился от совершенно лишнего кузена де ла Поля, но и и от докучных старых ворчунов. Он заменил их всех открытым лично им новым талантом.

Это был Томас Уолси, лицо, ответственное за раздачу королевской милостыни.

Это был примечательный человек. Про него говорили, что он сын мясника из Ипсвича, Роберта Уолси. Собственно, такого мнения держались до недавнего времени едва ли не все. Но относительно недавно в Оксфорде отыскали документы, связанные с неким Робертом Уолси, торговцем сукном, погибшим в сражении при Босворте – и признанным при этом лицом, достойным чести быть упомянутым.