Услышав весть о ее кончине, король возрадовался. «Слава Господу, – воскликнул он, – война нам более не грозит!» Он опасался, что племянник покойной королевы Карл V может создать католическую лигу с Францией и папой против английского безбожника. На следующий день Генрих и Анна Болейн явились на бал в золотых одеждах.

Доподлинно неизвестно, откуда Мария узнала о кончине матери, однако эти новости спровоцировали у нее очередной приступ болезни. В очередной раз она столкнулась с угрозой в лице Анны Болейн. «Если у меня скоро, как я надеюсь, родится сын, – писала Анна, – то знаю, какая судьба ей уготована». «Она – моя смерть, – однажды сказала Анна, – а я – ее». Мария теперь осталась совсем одна, и в ее сознании зародилась мысль искать убежища в императорской семье ее матери в Брюсселе. Она обсудила с императорским послом возможность бегства через Ла-Манш, однако он настоял на осторожности и бдительности. Тем временем, по его словам, «она ежедневно готовилась к смерти». Положение, в котором оказалась Мария, было поистине несправедливым. При определенных обстоятельствах она могла считаться претенденткой на королевский престол. Противники нового религиозного порядка, к примеру, с радостью приветствовали бы ее как свою королеву. Со всех сторон ее окружала опасность.

В день похорон Екатерины, состоявшихся в церкви аббатства Питерборо 29 января, у Анны Болейн случился выкидыш – она потеряла мальчика; это стало еще одним звеном судьбоносной цепи, связавшей воедино обеих женщин. Анна оправдывалась, что виной всему потрясение, которое она испытала, получив известие о падении короля с лошади во время рыцарского турнира в Гринвиче; два часа он пролежал на земле без сознания. И все же король верил – или же предпочитал верить, – что за происшедшим стоит Божий Промысел. «Я вижу, – молвил король, по словам очевидцев, – что Господь не дарует мне детей-мальчиков».

Король вновь стал предаваться увлечениям. Обращаясь к императорскому послу, Томас Кромвель отметил, что «в будущем королю придется вести более нравственный образ жизни, чем до сих пор, – в праведном браке с его новой королевой». Министр, однако, поспешил прикрыть рукой улыбку, и посол заключил, что он мог говорить неправду. В действительности Генрих добивался расположения Джейн Сеймур, юной барышни из числа придворных дам самой Анны Болейн, чьи резкие черты лица унаследовал ее сын. Сообщалось, что Анна Болейн застала мужа с сидящей на его коленях девушкой и впала в ярость, однако возможно, что это лишь более поздние домыслы.

Посол рассказал и другую историю, намекающую на сложную ситуацию при дворе. Разговаривая с «братом нынешней возлюбленной короля», он стал свидетелем спора, в котором «король и Кромвель, казалось, обменивались гневными репликами, поскольку после долгой перепалки последний вылез через оконный проем, возле которого стоял король, под предлогом мучившей его жажды. И действительно, обуреваемый досадой, он присел на стоявший поодаль сундук, подальше от королевских глаз, и попросил чего-нибудь испить». В конце концов Генрих отправился его искать.

Один из придворных однажды описывал, как «король бранит его [Кромвеля] по два раза на неделе и задает ему порой хорошую взбучку; сам же Кромвель тем временем, отчитанный и получивший выволочку словно пес, выходит из Большой палаты… с таким ликованием на лице, будто бы правит королевский бал». Эта столь редко наблюдаемая человеческая сторона придворной жизни дает нам возможность украдкой взглянуть на непрерывные личные противоречия, формировавшие решения, которые мы сегодня называем историей.