В марте 1534 года папа Климент VII издал декрет, признававший законным первый брак короля с Екатериной, предавая таким образом Анну Болейн и Елизавету забвению. Сообщалось, что Генрих не принял папский указ во внимание. В качестве возмездия, впрочем, имя папы было вычеркнуто из всех молитвенников и литаний. Затем последовал приказ «никогда впредь (кроме как оскорблением или упреком) не поминать его, но предать вечному позору и забытью». Если папа когда-нибудь и упоминался, то только как епископ Рима. Именно в тот период слово «папский» приобрело уничижительный смысл. Весной того года один священник, сторонник королевского верховенства, вылепил фигуру папы из снега; четыре тысячи жителей пришли наблюдать за тем, как она медленно тает.

Через несколько дней после постановления папы парламент принят Акт о престолонаследии, согласно которому право наследования короны переходило к детям Анны Болейн. Действие акта подкреплялось клятвой защищать его положения, которую были обязаны давать все совершеннолетние жители. В действительности это была клятва верности, а значит, любой отказ от нее считался изменой. После недолгих обсуждений и изъятия некоторых двусмысленных выражений парламент одобрил законопроект, однако нет никакого сомнения, что мера снискала общую поддержку. Такова была степень содействия королю, что новый принятый Акт о субсидиях, по сути, гарантировал ему доход от сбора налогов как в мирное, так и в военное время. Палата общин поддерживала его; знать поддерживала его или, по меньшей мере, не высказывалась против него принародно; епископы также поддерживали его, хотя и с подспудными сомнениями и опасениями. Расхожей фразой тех лет стали слова «нечего ради умирать». Двое жителей, в частности, отказались следовать этому совету.

Однако в воздухе витал неподдельный страх, на фоне того, как некоторым выносили предупреждения за хулу в адрес короля и его нового брака. Их могли осудить как изменников. Один житель деревни посетовал, что, если кто увидит, как трое или четверо людей идут куда-то вместе, «появится констебль, который начнет расспрашивать, о чем они держат беседу, и грозить расправой». Фрагмент одного из разговоров записан в судебном архиве: «Будьте же довольны, ибо, если вы доложите на меня, я скажу, что никогда этого не говорил». Эразм писал, что «друзья, посылавшие мне раньше письма и подарки, теперь не шлют ни писем, ни подарков и сами ни от кого их не получают, охваченные страхом». Он добавил, что жители Англии стали реагировать и вести себя так, «будто бы под каждым камнем их подстерегает скорпион». Между 1534 и 1540 годами более трехсот человек приговорили к смертной казни за измену. Огромное количество людей бежали из королевства.

Томас Кромвель лично занялся расследованием дел обвиняемых. В его письме одному из священников Лестершира говорилось: «Король желает и приказывает, чтобы вы, без всяких промедлений и оправданий, немедленно по получении сего письма прибыли ко мне…» Это было одно из многих столь нежеланных приглашений. Говорить о полицейском государстве в данном случае было бы анахронизмом и ошибкой, однако совершенно очевидно, что Кромвель и его доверенные лица создали эффективную, пусть даже неофициальную, систему контроля. «Я слышал, – писал один из членов палаты лордов, – вы велите, чтобы я отправился по деревням и селам и проведал, нет ли в тех частях каких зложелателей, кто распространяет слухи аль замышляет недоброе». В Англии XVI века, как бы то ни было, отсутствовало понятие личного пространства; ложе зачастую приходилось делить с другими людьми, а принцы ужинали у всех на виду. Жители любого сообщества находились под пристальным контролем своих соседей и подвергались насмешкам, а то и наказаниям за нарушение общепринятых норм поведения. Отсутствовал сам принцип свободы. Если кто-то спрашивал: «Разве я не волен распоряжаться тем, что имею, как мне заблагорассудится?» – то получал ответ, что никому не дозволено делать то, что неправильно. В каждой школе, за каждой церковной кафедрой акцентировалась идея добродетельного послушания. Это был Закон Божий, который не подлежал обжалованию.