. В средневековом замке, где даже домашнюю работу в основном выполняли мужчины, их численность могла превосходить количество женщин даже в десять раз. В XII веке это явление усугублялось походами на Святую землю, когда женщины оставались управлять хозяйством за мужчин. Этот дисбаланс продолжал наблюдаться и при королевском дворе, а позже стал особенно заметен при Елизавете I, которая, несмотря на собственную принадлежность к женскому полу, предпочитала, чтобы ее придворные не объединялись в пары.

Вопреки всем предписаниям церкви и феодального общества о сексе и браке, куртуазная любовь стала своего рода жестом против того, что сегодня принято называть «суровым авторитарным миром с мужским доминированием». Причем доминированием как политическим, так и внутрисемейным. Возможно, неслучайно мечта о куртуазной любви зародилась как раз в тот момент, когда обществом все сильнее завладевал институт брака, соседствовавший с культом безбрачия. Лишь к концу XI века брак стал священным таинством, которое мог отправлять только священник, а безбрачие – обязательным требованием ко всему духовенству. В результате женщины все больше лишались прав и возможностей. Главное событие их жизни – брак – попадало под контроль церкви, которая считала их агентами греховной сексуальности. К тому же у женщин становилось все меньше возможностей получать образование и заниматься наукой, которые теперь сосредоточились в новых, исключительно мужских университетах.

Согласно догматам церкви, Ева была слабой, греховной стороной Адама. В куртуазной литературе, напротив, дама превозносилась как арбитр, третейский судья и даже повелительница, морально превосходящая мужчину. Возможно, такую реакцию вызывало неприятие любой сексуальности, которое церковь проявляла с XII века. В XIII веке монах Винцент из Бове напишет, что «мужчина, очень сильно любящий жену свою, есть прелюбодей»[25]: да, конечно, прелюбодеяние было злом, но не меньшим злом считались и радости брачного ложа. Неудивительно, что люди, которым, как известно, свойственно ошибаться, узнали, что любое удовольствие от секса греховно, и решили, что в таком случае один грех ненамного хуже другого.

Кроме того, куртуазная любовь рассматривалась как мирской эквивалент культа Девы Марии – ее называли «религией мирской любви». (Исследователь Роджер Боуз считал трубадуров «предвестниками Реформации».) В XII–XIII веках культ почитания Богоматери становился все популярнее, причем в персонифицированных, почти эротических выражениях его насаждали писатели-мужчины. Святой Бернард Клервоский, основатель-реформатор цистерцианского ордена, ратовал за более чистую веру, в которой Мария призвана быть заступницей человека перед Богом, а рыцарей святого Бернара величали «рыцарями Марии».

Согласно еще одной теории, куртуазная любовь «выросла из катарской и альбигойской ереси». Движение катаров достигло расцвета на юге Франции как раз во времена зарождения куртуазных идей и терпело все бо́льшие гонения, когда они достигли своего апогея. Катары, как и трубадуры, выступали против папства и ратовали за возвращение к «простоте и чистоте» апостольской церкви. По мнению Боуза, катары «проповедовали половое воздержание и в идеальном мире отказались бы от брака, который узаконивал половую жизнь». Куртуазная любовь, «будучи целомудренной и прелюбодейной» одновременно, идеально отвечала их требованиям.

Часть верований катаров, например отрицание верховенства папы римского, чтение молитв за умерших и вера в чистилище, перекликается с доктринами реформаторского протестантизма. Во многом движение катаров обязано поддержке знатных дам, которые сыграли не менее важную роль в движении за церковную реформу в начале XVI века.