– В какой больнице?

– Ты разве не слышал, обрушилась крыша.

Мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

– Я слышал. Все прошлое дежурство я только и делал, что принимал погибших.

– Лина и Марк… они…

Он прервался.

– Господи, только не говори…?

– Они живы, но в очень тяжелом состоянии. Приезжай, – он назвал адрес больницы.

– Конечно. Я скоро буду.

Как я одевался, вызывал такси и ехал по городу – не помню. Первое, что действительно отпечаталось в моей голове, как женщина на входе в больницу гаркнула на меня за то, что я попытался прорваться без бахил. Пришлось купить их в автомате за пять рублей. Кажется, один из них я так нормально и не одел, но она этого не заметила.

В американских сериалах отделения реанимации показаны очень эффектно. Палаты со стеклянными окнами в человеческий рост, огромное количество разных приборов с мониторами, медсестры в идеально чистых халатах и шапочках. Думаю, на самом деле американская больничная действительность отличается от американских сериалов. Отличается и наша.

Поднявшись на четвертый этаж в реанимационное отделение, я наткнулся на больничный пост, где сидела тучная женщина в мерзко-розовом больничном костюме и пила чай.

– Вы куда? – спросила она тоном родителя, обращающегося к провинившемуся ребенку.

– Я ищу палату, где лежат Марк и Эвелина Темировы, – ответил я, выглядывая отца в длинном коридоре.

– Вы родственник?

– Да, брат.

– Без разрешения доктора нельзя.

– А где мне его найти?

– Он сейчас на обходе.

– Хорошо, я подожду.

– Только не мешай мне работать.

Я отошел в сторону и набрал отца.

– Пап, я в больнице. Вы где?

– Я у доктора в кабинете. Сейчас выйду.

Он появился через пару минут. Под красными глазами были темные круги, одежда измята.

Мы обнялись.

– Как они? – спросил я.

Отец прикусил губу.

– Эвелина неплохо, у нее всего лишь сломана нога. Врачи возят ее по рентгенам и МРТ, хотят исключить повреждение внутренних органов.

– А Марк?

Отец замолчал.

– Он жив? – спросил я.

Папа кивнул.

– Но очень плох.

– Что с ним?

Он сделал паузу.

– Черепно-мозговая травма.

– Черепно-мозговая? Серьезная?

– Ему сделали операцию пару часов назад. Сейчас он в искусственной коме.

Я зажал рот рукой.

– Все будет хорошо, – отец потрепал меня по плечу.

Я кивнул, но не поверил. Не верил и он себе, его голос предательски дрожал.

– А где Ян? – спросил я, желая перевести тему разговора.

– У бабушки. Я посчитал, что там ему будет лучше. Незачем ему смотреть на все эти больничные ужасы.

Рассуждения моего отца были вполне логичными для переживающего за сына родителя.

– А могу я на них посмотреть? – спросил я.

– Думаю да, я только что у них был. Сейчас спрошу у Дмитрия Аркадьевича.

Дмитрием Аркадьевичем оказался заведующий реанимационным отделением. На мое посещение он дал согласие без каких-либо возражений.

Прежде чем отпустить меня в отделение, отец отвел меня в сторону.

– Если пойдешь к Лине, то не говори ей ничего про Марка. Она думает, что он тоже отделался легкими травмами.

Я кивнул, все прекрасно понимая.

– Ей сейчас ни к чему переживания. Пусть лежит спокойно и выздоравливает.

Я снова кивнул. Отец обнял меня. Я ответил ему тем же.

Тучная женщина на посту, когда я дал ей бумажку с разрешением заведующего, смерила меня недовольным взглядом. Мне показалось, что будь ее воля, она бы вообще меня никуда не пустила. Но приказ начальства она нарушить не могла.

Вступив в длинный коридор, я не спеша двинулся вперед, не желая пропустить нужную палату. Здесь пахло лекарствами еще сильнее, чем в остальной больнице. В нескольких палатах я заметил людей. Видимо это были родственники других пострадавших от падения крыши в «Олимпе».