Поэтому становится совершенно ясно, почему в эпоху Возрождения на место икон приходят картины на Библейские и Евангельские сюжеты. В образе святых на них изображают собственных дочерей, жён, любовниц и блудниц. Авторы пишут себя, донаторов (заказчиков), своих знакомых – в образах святых апостолов и пророков. Так наглядно выглядит двойная мораль гуманизма.

Но в Евангелии от Иоанна Христос говорит: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.» (Иоанн 15:3). Любовь по Евангелию – это самопожертвование. Гуманизм самопожертвование заменяет гедонизмом – наслаждением жизнью, что естественно, с его точки зрения, иначе, для чего тогда живёт человек? Но что же тогда такое любовь? Соответственно гуманизму любовь – это страсть и желание обладать телом – наслаждаться и получать удовольствия. И двойственность морали в данном случае заключается в том, что прелюбодеяние (супружеская измена) – не грех, если происходит по согласию, как исполнение обоюдного желания. И блуд не является грехом без насилия, и содомские грехи – это извращённое проявление Божественной заповеди «полюбить ближнего»… Вот откуда вытекает двойная мораль западной культуры.

Эта же мораль проявляется в западном искусстве. Обнажённая натура уже не считается грехом, если изображать её «художественно». Проще говоря, если нагую женщину выставить на обозрение в непристойной позе, то это – порнография, а если «обнажённую натуру» посыпать, скажем, лепестками роз или украсить декором, красиво задрапировать откровенные места, то это уже искусство. И большая часть человечества уже более трёхсот лет пытается уверить себя, что в этом и состоит отличие искусства от непристойности. В этом уверяет нас и автор романа «Лезвие бритвы» Иван Антонович Ефремов (1908–1972).

Одной из спекуляций гуманизма «возрождения» становится тема материнства – способность женщины продлить человеческий род, отдавая первенство сексуальным отношениям (по аналогии с животными). Здесь находятся истоки грядущего дарвинизма. Каков же тогда смысл человеческого существования, если его суть сводится только к получению максимального количества материальных и чувственных удовольствий (вкусная обильная пища, отдых (праздность), «здоровый» секс)? Только способностью к продлению рода можно оправдать существование отдельного индивидуума – в отсутствие Бога. Но, заметьте – при этом теряется общий смысл существования человечества (действительно – для чего оно на земле?), исчезает глубинный смысл жизни вообще. Именно поэтому в поздних философских течениях Запада так распространены философские теории существования.

Всё, что связано с продолжением рода, интимные отношения – утрачивает свой сакральный смысл, переходит из области скрытой и не подлежащей публичности, в область открытых массовых обсуждений, в литературу – поскольку «ничто человеческое не чуждо» человеку, в изобразительное искусство, в сферу развлечений…

И всё это происходит в противоположность целомудрию и непорочности, которые, вроде бы, по «логике» материализма, являются препятствиями к продолжению рода. Но логика, мы забываем об этом, понятие человеческое. Если посмотреть реально – в старой «дореволюционной» России – где существовали понятия «целомудрие» и «непорочность», были многодетные семьи – пять, шесть детей было почти нормой, нередко бывало по десять-двенадцать. К двадцать первому веку в России должно было насчитываться население в 600 миллионов человек! Потому что целомудрие, непорочность и материнство – это разные стороны одной сущности. Это отношение к интимной стороне жизни, как к своего рода