– У тебя разыгралось воображенье, Саша…
– Как же! – Грибоедов решительно покрутил головой. – В январе было решено, а в начале мая подтверждено: на Белоцерковском смотре в двадцать шестом царя убить, и поклялись в том несколько серьезных офицеров. Я по оговоренному условию дал весть Ермолову, зная его направленье: «Будет мертв – я ваш»! Что прикажешь делать? Ермулла – это не тысяча юнцов-прапорщиков, это реальный шанс на рассвет страны, ее окраин…
– Ермолов?! – Бегичев встает, выпрямляясь во весь свой немалый рост, и начинает ходить по кабинету, как эскадронный, получивший точную ориентировку на врага от любимого командира. – Да с ним… за ним вся Россия, его всякий знает! Правда, сомневаюсь, что Кавказ пошел ему на пользу… Там он царский сатрап, жестокий, а это доброй славы не прибавляет и… отупляет.
– И ты, Степан, прикладываешь придворную мерку к тому, кто сам царя не ниже. Конечно, Кавказ корежит и его, с обеих сторон война несправедлива… Он понимает это первый и жаждет с тронной сволочью покончить. Но от присяги отступить не может – чисто русская черта – ему смерть Александра была бы сущим освобожденьем! – Грибоедов бессильно разводит руки, словно призывая в свидетели всех, кто пострадал от слепой веры власти и порядку, учрежденному людьми неправедными. – С весны царь, по мненью общему, стал только вчерашней тенью! Конечно, выпало ему немало: смерть дочери Софи, болезнь жены и наводненье… Но пуще – строптивая Европа пошла путем свободы, начхав на все его конгрессы Священного Союза, где восседал он по полгода, мня спасителем чужих народов. А свой всецело доверил Аракчееву, церковь сделал министерством – на растерзанье сектам, иезуитам тайным и властолюбивым иерархам. И вот всё затрещало: крестьянский бунт иль ропот – теперь обычное явленье, военные селенья колобродят, народ попам не верит… Пойми! Какой момент стряхнуть весь гнус и дать России шанс проснуться!
Грибоедов в каком-то восторге направил на друга растопыренные пальцы решительно вскинутых рук. Бегичев настороженно отвел взгляд, понимая, что от таких событий и в деревне не отсидеться. И вновь тяжело опустился на диван…
– Саша, ты смотришь на меня так, будто мой эскадрон в атаку должен выйти. Но у меня в деревне о царе не вспоминают! Клянусь! И у соседей я не слышал… Прежде нужно объясниться… Бог и царь – почти одно для мужика. Казнить открыто самодержца – причины веские нужны! ясные для всех. – Бегичев берёт за руки дорого гостя и чуть ли не силой усаживает на диван рядом с собой, недоверчиво качая головой. – Не разделяю твою пылкость. Всё понимаю… С Ермоловым действительно есть шанс, и что-то выйдет новое… Но это-то и тонко! Ты думаешь, они не понимают значение Ермолова? Уверен: десятки планов против него, и приняты все меры… Прошу тебя, мой брат, сдержи эмоции. Давай обсудим всё по сердцу…
Но Грибоедов замер в напряженной позе, зная рассудительность друга и мудрость его житейской логики, выражая готовность слушать и услышать.
– Во-первых, Александра самого не принижай до куклы. Доверчив, но расчетлив. Десятки тысяч русских полегли, защищая Пруссию как Кремль. И возглавлял тогда войска Бенингсен, убийца его отца… Резней, тысячами наших жертв под Энлау завершилась карьера проходимца, английского шпиона. Александр еще раз убедился, кто водит его руками. Нетверд и робок? Нет, это от преступного престолонаследия черта! Он умный человек, проницательный и беспощадный. Хитер и беспечен от того же, отчего и робок. Не забывай, как расправились с донцами, потом с семеновцами, с поселеньями солдат. Кровь так лилась, будто Наполеон вернулся… В пылу момента ты забыл, что этот человек давно подумал о наследнике. Есть верный слух, что тайным Манифестом назначен Николай. При здравствующем Константине! На ваше тайное собранье у них ответом тайная интрига – у престола два наследника…