Подобные переживания, как во сне, всегда сопровождались возвратом на более ранние, инфантильные состояния сознания – снова оживали страхи или радости первых лет существования. Возраст пяти лет был тем самым, начиная с которого, возвращаясь в него в виде сгустка ментальной энергии, Александр Петрович уже мог подавать сам себе некие знаки. Он же сам из прошлого был способен прочесть эти послания в явлениях окружающего мира и собственных ощущениях, по своему их трактуя и уясняя их смысл. Не то чтобы, будто всесильный маг или ветхозаветный Иегова, Дозин возникал перед самим собой в виде какой-нибудь горящей помойки и вещал оттуда пластмассовыми мусорными губами слова мудрости, но приковать внимание к произвольно выбранным случайным событиям, придавая им семантическое поле полноценных коммуникативных единиц, или же даруя искры мимолетных внутренних образов и ощущений, он мог. Достаточно было выбрать то или иное явление или ряд образов – и язык общения был готов. Сперва это было случайное, внесистемное общение. Возврат из будущего в прошлое обеспечивал контроль над требуемыми длительностью и интенсивностью переживаний «положительных» и «отрицательных» символически трактуемых событий или образов, чтобы Александр, находящийся на более ранней стадии своего развития, мог выбрать верный вариант поведения во избежание ошибок или, что случалось гораздо чаще – мог хотя бы быть готовым к тому, что ошибка неизбежна и придется немного пострадать. Советы его всегда были смутными и лишь едва ощутимыми, потому что только такая оккультная работа над собой имела право на существование. Оккультизм Дозина был оккультизмом для себя. Александр Петрович знал, что он сам – это всё, что есть в мире. Это осознание вместе со способностью отправлять в прошлое знаки бытия, корректируя свою деятельность, пришло к Дозину в сорок один год. После этого чем больший жизненный путь он проходил, тем качественнее мог управлять своим прошлым, словно постепенно обновляя и подготавливая квартиру, в которой ему предстояло провести Вечность.

Повторим: вторым по счету после собственных родов значимым этапом «работы над собой» был взгляд из настоящего в тот период, когда мальчик Саша Дозин ходил в один из экспериментальных, как это тогда называлось, «детских очагов». В таких «очагах» соседствовали в жесткой конкуренции друг с другом методики воспитания как «западного», так и «советского» образцов. Коммунистический подход побеждал, разумеется, повсюду: советская власть заботилась о том, чтобы растущее поколение впоследствии пополняло ряды партийцев, готовых к труду и обороне. Атеистически-социалистическая неорелигия тщательно подготавливала паству – в детском очаге Дозина был даже свой «красный уголок» с образами иудеев-«спасителей». На Красной площади уже лежали «святые мощи». Почти все понимали: не зарастет тропа народная, не иссякнет поток адептов Красного культа ближайшие сто лет, если не всю Вечность.

Как-то раз, идя по территории очага и наблюдая под ногами листву, Саша приметил перышко вороны. Он подумал, что его можно было бы использовать для письма, как перья, что у Пушкина были – ему про них дед Андрей рассказывал.

Вдруг сквозь перо вороны словно прошли волны ветра, не затронувшие остальной мир. Перо начало расти прямо на глазах, изгибаясь, ломаясь на части. Ставшие полностью черными крупицы птичьего оперенья быстро заволокли собой всю Вселенную, и настала ночь. Впрочем, видение растаяло столь же внезапно, как появилось. Мальчик не успел даже испугаться как следует, а вокруг уже снова был день. Вот и что тут будешь думать?.. Самое главное, что на этом странные события не закончились! Не успел пацан дойти до корпуса «очага», как из-под распростертого кленового листа сама собой выехала механическая заводная машинка из металла. Врезавшись в Сашину туфлю, она объехала его и погнала прочь.