Хорошо бы оказаться дома, налить крепкого чаю с апельсином, погладить рыжего кота и усесться на подоконник с книгой. Забыться.

Но этого не будет.

После похорон её забирают. Нет, не в детский дом, полный вечных несбыточных надежд, грустных девочек и мишек с оторванными лапками.

Утром объявилась диковинная женщина в галошах и овечьем пальто – высокая, с широкой костью, но скорее худая, чем толстая: под сухой морщинистой кожей отчётливо виднелись ключицы. Марфа Ильинична Норкина. У Эллы тоже фамилия Норкина.

И хотя от незваной гостьи пахло книжной пылью, мандаринами, котом и пряной смесью, Элле она не понравилась. За её движениями скрывалась нервозность и злоба не выспавшегося человека, которого разбудили в самый неподходящий момент, вытолкали из тёплой постели и отправили за тридевять земель. Её узкие тёмно-зелёные глаза бегали, перепрыгивали с одного на другое, искали во что бы впиться. И сироту бросало в дрожь: эта женщина казалась вылитым тюремным надзирателем.

Марфа Ильинична говорит, что хватит с Эллы опекунов, пора уже перебраться в фамильный дом и воспитываться у дяди как примерная племянница. А тот в строгом чёрном костюме, с зализанными назад волосами, будет сидеть в глубоком кресле и листать дневник с оценками, пока Элла, затаив дыхание, стоит за его спиной.

В общем-то, деваться некуда.

Вдруг объявился наследник Демидовых. Смазливый блондин со сладкими глазами, но холодным металлическим голосом. Он скривился, точно лук чистил, узнав, что дитё-книголюб, безумная прихоть его родителей, может достаться ему в наследство. Потому госпожу Марфу Ильиничну он принял с распростёртыми объятиями. И при каждом удобном случае намекал, что госпоже Норкиной, пожалуй, будет неудобно задерживаться в пыльном и шумном первопрестольном граде и лучше непременно сегодня же уехать с девочкой, тем более что дважды осиротевшей малютке донельзя полезна смена обстановки. Марфа Ильинична молча его выслушивала.

Выбирая между детдомом и то ли родственницей, то ли однофамилицей, Элла предпочла компанию последней.

Опускают гробы в могилы, уныло звучит прощальная речь. Бросают комья земли, и рабочие закапывают. Коллеги и соседи Демидовых тянутся к микроавтобусу. Элла плетётся за ними. Два часа езды, немного посидеть на поминках – и придётся быстро собирать скромные пожитки. Марфа Ильинична обещала быть в четыре. Сейчас двенадцать. Конечно, вчера Элла зачиталась и не успела собраться: задумалась о горькой сиротской доле, сидя в углу и в пол-уха слушая телефонную болтовню сына Демидовых с женой.

Мучительная похоронная часть завершается. Теперь бы пережить поездку в Москву.

Марфа Ильинична является ровно в четыре, ни минутой раньше, ни минутой позже.

Элла толком не собралась и, как айсберг, в задумчивости стоит посреди комнаты. Как ни складывай, вещи в чемодан не помещается. То для свитеров места не хватает, то для тетрадок, то для книжек. Книжки – больная тема. Их у Эллы целая сотня, и с каждой жаль расставаться. А ведь сынок Демидовых наверняка отнесёт их на помойку. Эх, надо было вчера в библиотеку сбегать! Может, часть удалось бы спасти.

И что делать с Тошкой? Вон он – сидит на подоконнике, положив голову на забытую варежку, любимую, розовую, очень тёплую. Следит, не сводит зелёных глаз.

– Ты ещё не готова? – руки в боки.

– Извините, – смущённо отвечает Элла.

– Извините? – гадюкой взвивается Марфа Ильинична. – Извините?! Издевается, поганка! Сколько можно ждать-то? Я покажу тебе «извините». В доме твоего дяди такие шуточки ни над кем не пройдут!

Девочка вжимает голову в плечи. Честное слово, Элла и не думала измываться над Марфой Ильиничной, но так уж получилось!