– Даниил мал и не обучен ничему пока, пусть он растет да мужает, – только в этом и были все они согласны друг с другом.

И так бы все, наверное, и осталось в неопределенности, если бы бес не следил за ними внимательно, не подслушивал и не подглядывал, и не имел собственных соображений об этом споре.

И понял он, что действовать, как обычно в таких случаях бывает, придется ему самому. Не так много осталось на земле русской крепких княжеств, их по пальцам пересчитать можно было, как и князей, способных сопротивляться татарам поганым.

То ли серьезным это было делом для него, то ли очередной забавой, но он хотел на этот раз вырастить такого князя, чтобы всколыхнулась память о Рюрике и Олеге. И не собирался он допускать того, чтобы и на короткий срок кто-то из бояр приходил к власти. Нет страшнее властелина, чем бывший княжеский раб да холоп верный.

Он перевоплотился в верного спутника Даниила воеводу Федора и направился поспешно к юному князю. И хотя мальчик с самого начала отличался мужеством, но он был подавлен, после того, что случилось. Такие события и взрослого в гроб вгонят, а он был совсем юн.

Он гадал о том, какое решение примут бояре, и что делать ему потом, когда решение будет принято. А помощники и советники отца всегда были непредсказуемы, сколько ему с ними возиться в свое время приходилось.

– И что ты сидишь и дожидаешься, пока рак на горе свистнет? – удивленно спросил мнимый Федор, – ждешь, пока они для тебя нового Олега найдут? Только об этом они до посинения и спорят. Еще неизвестно каким прытким он окажется. Тогда скорее ты смертного часа дождешься, чем часа, когда сам править сможешь.

Бес мог пересказать ему историю князя Игоря и первого, и второго, которая не так уж давно происходило, но не было у него на это ни времени, ни желания большого.

– Больно ты шустёр стал, – подивился Даниил, что же ты предложить мне можешь?

С Федором они часто обсуждали те дни, когда Даниил станет князем, как они будут править, как изменят все в мире своем, но то, что это нужно делать уже нынче, это никак не укладывалось у него в голове.

Он смотрел на Федора и поражался тем переменам, которые с ним случились. Разве может человек так меняться вдруг? Вчера вроде обычным парнем был, а нынче что-то совсем иное, необъяснимое в нем появилось.

– Ты должен действовать, уже на тризне, громогласно заяви при всех, что ты князь и наследник и сам править ими станешь. Советы пусть дают, но ты сам будешь принимать или отклонять их, – заявил он так уверенно, словно юный бог, а не простой парень стоял перед ним.

Даниилу оставалось только попрекнуть себя за слабость и нерешительность, вдруг на него сошедшие. И порадоваться тому, что такого друга он себе когда-то выбрал из всех, кто к нему в друзья набивался.

– А они послушают меня? – все-таки спросил он, чтобы окончательно отбросить свои сомнения.

– А куды им деваться? Дружина на твоей стороне. Потому они и хотят от твоего имени действовать. Но если ты твердо поднимешься, то, что им делать останется?

И Даниил отбросил последние сомнения, уверенность и дерзость появились в душе его, и уже никогда никуда до самой смерти не девались они – с ним оставались навсегда.

– Завтра тризна, завтра все и решиться должно, понял он, укладываясь в постель, но заснуть в это ночь так и не смог. Потом таких бессонных ночей в жизни князя немало будет, но эта была первой. Грядущий день должен стать для него переломным, решающим. И такое волнение охватило душу, что не до сна ему было.

Не спали в ту ночь и бояре. Горели свечи в гридне. На поминальном пиру они должны были объявить народу Галицкому о своем решении. Но они так и не могли его принять. И тот был не хорош, и этот плох. Но они понимали, что нерешительность их, против них же и обернется.