– Ни за что не стал бы тебе мешать, – говорит Нёхиси, – но со стороны ты сейчас выглядишь как-то не очень. Вообще непонятно, живой или мертвый. Люди так бездыханно, по идее, не спят.

Тоже мне нашел человека, думаю я, не просыпаясь; впрочем, сугубо технически я местами вполне себе человек. По крайней мере, у меня должен быть, как минимум, пульс. И дыхание. И что-то еще в таком роде. Кровяное давление, например. А я так увлекся сном про мозаику, что напрочь о них забыл, как раньше забывал за работой поесть, выпить воды и даже сходить в туалет. Это я зря, конечно. К жизни следует относиться ответственно, особенно пока она – органическая жизнь.

Подыши пока за меня, пожалуйста, если тебе не трудно, не просыпаясь, думаю я. А то у меня работа в разгаре, я выкладываю мозаику, мне нельзя отвлекаться на ерунду. Где-то я тут налажал, а в чем – не пойму. И еще материалы то ли закончились, то ли просто куда-то пропали. Именно так в моем понимании и выглядит по-настоящему страшный сон, но просыпаться, пока не закончил работу, не вариант. Черт его знает, когда мне этот сон снова приснится. Может, вообще никогда. Так и останется болтаться в недоделанном виде в каком-нибудь тайном архиве внезапно оборвавшихся сновидений. Ненавижу незаконченные дела.

– А, мозаика! – говорит Нёхиси, переходя на совсем уж неощутимый шепот, чтобы меня не разбудить. – Это когда берут фрагменты разных реальностей и перемешивают? Хорошее дело. Обычно очень красиво получается, что ни смешай.

Он что-то еще говорит, вероятно, обещает хорошенько за меня подышать, или, наоборот, уверяет, что дыхание – необязательное излишество, он вообще-то страшный лентяй, но я больше его не слушаю, погружаюсь все глубже в сон. Как же вовремя Нёхиси мне напомнил, что такое мозаика с точки зрения всемогущего существа! И теперь наконец-то понятно, чем я собирался заполнять прорехи в мозаике, зачем вообще все это затеял, и что должно получиться в итоге – ну, то есть, по моему замыслу, должно получиться. А как будет на самом деле, черт его знает. Впрочем, не знает и черт.

Я сплю, и мне снится, что я выворачиваюсь наизнанку – наяву я так пока не умею, зато во сне это очень легко. А когда во сне выворачиваешься наизнанку, все, что в этот момент тебе снится, выворачивается наизнанку вместе с тобой. Вот и город – моя мозаика и одновременно настоящий, живой – тоже вывернулся, перестал быть самим собой, и сейчас передо мной сверкает, как груда пиратских сокровищ в детских мечтах, наша городская изнанка, так называемая Эта Сторона.

Я часто вижу Эту Сторону наяву, то издалека, то на расстоянии вытянутой руки, так что знаю ее сияющие проспекты и тайные закоулки не хуже иных старожилов. Иногда захожу туда весь, целиком – тайком и совсем ненадолго, чтобы не нарушить хрупкое равновесие, хотя будь моя воля, гулял бы там и гулял. И столько уводящих туда Проходов собственноручно открыл, что если бы все население города Вильнюса внезапно пожелало немедленно ими воспользоваться, очереди были бы примерно как в большом супермаркете к кассам самообслуживания, то есть не особенно велики. А вот во сне я Эту Сторону до сих пор не видел – разве что в детстве, как почти все дети, а потом, как и они, забыл.

Но вот прямо сейчас в этом сне изнанка нашего города – просто моя палитра, мой склад рабочих материалов, да такой роскошный, что руки трясутся от жадности, самое время захапать побольше и быстро удрать. Но я, слава богу, не такой невменяемый, каким обычно с удовольствием притворяюсь. На самом деле, для человека в моем положении, вернее, для существа, которым этот человек стал, я даже слишком вменяемый. И рассудительный. И практичный. Хорошо, что об этом никто не догадывается, а то задразнили бы. Но сейчас-то я сплю, и за мной никто не подсматривает, разве что Нёхиси, но он особо дразниться не станет, он беспредельно милосердное божество, поэтому можно внимательно оглядеть раскинувшуюся передо мной груду пиратских сокровищ, спокойно выбрать среди них то, что понадобится для работы, и аккуратно собрать в подол пестрого ситцевого сарафана – вот интересно, почему именно сарафан? откуда он вообще взялся? это моя домашняя пижама так на изнанке выглядит? или просто я вот до такой степени псих?