– Новенькая? – строго взглянул он на меня, вытаскивая прямо из воздуха остро очиненное перо длиною в собственный рост и окуная оное в появившуюся из ниоткуда чернильницу.

Я, не будучи уверена, что смогу вымолвить хотя бы словечко, лишь кивнула.

– Так и запишем, – степенно проговорил книжный, и под его суровым взором страницы летающей книги послушно зашелестели.

– Лови, – хмыкнул книжный, уставившись на меня. Я неосознанно протянула вперед руки – и ойкнула, едва не рухнув под тяжестью материализовавшихся книг.

– Это что? – пропыхтела я, стараясь удержать на весу шаткую конструкцию.

– Книги, – подозрительно ласковым голосом провещал книжный. – Или ты даже этого не знаешь?

Я решила промолчать. Как утверждал один из домашних учителей, обучавший близнецов, этот нехитрый прием помогает умнее выглядеть.

– Итак, – рыжий коротышка вновь устремил взор в книгу, – имя, фамилия, курс, специализация, поручитель!

– Виорика Ар’Лейт, первый курс, некромантия, – раздался над моим ухом звучный голос Остромысла. – Запиши под мою ответственность, Звиныч. А ты, дитя, ступай за мной, покажу, где ты будешь жить.

Директор легко перехватил у меня тяжкий груз знаний и шагнул к порогу, мгновенно растворившись в едва заметном сиянии. Я помедлила, оглянувшись на книжного Звиныча, что-то аккуратно выводящего в смирно лежащей перед ним книге.

– Пинок для ускорения нужен, студентка? – добродушно осведомился тот, не отрываясь от своего занятия.

– Благодарствую, обойдусь, – буркнула я, торопливо шагая вслед за Остромыслом.

Немного позже, пытаясь освоиться в Школе и постичь царящие здесь нравы и обычаи, я узнала, что таинственная Дверь является школьной легендой – и кошмаром отдельных личностей. От хранящей мудрость Двери еще никто не уходил: ни нуждающийся в новых знаниях, ни задолжавший книги, ни студент, ни преподаватель. Дверь, аки справедливое возмездие богов, настигала всех и каждого рано или поздно. Ее можно было повстречать на своем пути и утром, торопясь на завтрак, и ночью, едва шагнув за порог собственной (или чужой, не суть важно) комнаты. Но вовсе не чудесная Дверь страшила особо нерадивых студентов и, по слухам, некоторых мастеров, а то, что скрывалось за ней. Вернее, тот. Оно и понятно: строгий, нетерпимый к малейшим проявлениям студенческого разгильдяйства книжный вселял почти суеверный ужас в юные и не очень сердца, особенно в те, обладатели коих жаждали взять от лучших лет жизни все, исключая знания, и в те, в которых не водилось пиетета к книгам. Впрочем, последнее исправлялось быстро и надежно: всего одна встреча с Дверью и ее бессменным хранителем прививала достойное подражания уважение ко всему хотя бы отдаленно напоминающему книгу.

Мне невероятно повезло, что в тот памятный вечер по моей вине не пострадало ни одной книги, ибо иметь во врагах книжного, насколько я поняла из чужого печального опыта, то еще удовольствие.

Родственников, как и коллег, не выбирают.

Проза жизни

За время, проведенное мною сначала в преподавательской, а затем в Хранилище, окончательно стемнело. На иссиня-черном небе медленно, словно нехотя, загорались крохотные звездочки, в траве пели сверчки, где-то вдалеке переругивались птицы. Пахло ночной фиалкой. Наверное, на территории Школы разбиты клумбы… Не знаю, не заметила, хотя для того, чтобы попасть в жилой корпус, пришлось идти через двор. Как пояснил Остромысл, переходы между жилым и учебным корпусами имелись, но сейчас там шел ремонт, и поэтому их – во избежание различных неприятных ситуаций, в которые весьма охотно попадали неугомонные студенты, – пришлось временно закрыть.