Как же долго едет лифт. Может, он всё-таки застрял? Может, он не едет никуда?

Я глянул на цифровую панель и убедился, что циферки на ней увеличиваются на единичку. Слава Богу. Было бы очень на меня похоже, если бы я просто стоял в лифте и думал, что он меня куда-то везёт.

Просто сказать: «Всем привет!», – нет, это слишком по-гейски. Так никто не говорит. Я как-то раз сообщил это своему отцу и тот сильно удивился. Спросил, а как же мы тогда друг с другом здороваемся. Я говорю: «За руки друг друга щупаем», – вроде отстал потом. Наверняка всем будет абсолютно насрать, если я так поздороваюсь. Такое же безразличие они будут испытывать, когда я оставлю их без своего зычного приветствия. Короче, если какая-то падла протянет руку, то я протяну в ответ. Нет? Нет. Тема закрыта.

Лифт приехал, и я вышел в подъезд. Мои лёгкие породили тяжелый вздох, и я в исступлении встал, не зная, зачем я.

Восьмой этаж… Это же, как перевёрнутая бесконечность, да? Может я останусь здесь и буду вечно жить. Тут прохладно…

А ну его к чертовой матери? Что я там буду делать. Я даже не придумал, что я там буду делать и с кем разговаривать. Сидеть в телефоне? Хорош, чувак. Может они будут играть в настольные игры и догадаются меня позвать? Может я буду просто сидеть среди какой-нибудь компании, и они иногда будут хотеть вовлечь меня в разговор? Слишком много я ставлю на то, что со мной захотят пообщаться, а не на то, что я сам изъявлю желание… Вдуматься только, да? Дерьмо. Я бы даже сказал. ИНФЕРНАЛЬНЫЙ ЗВИЗДЕЦ. Я сейчас развернусь и жестко пойду домой. Скажу отцу, что, мол, меня выгнали и сказали, чтобы я, чмошник, дома сидел и не высовывался. И вообще, от меня рыбой воняет, иди с моста прыгни да в речке сполоснись, будет полезно.

Вспомнил, как однажды я в первом классе на урок опоздал. Мне было так страшно заходить в кабинет. Представьте только. Ты всегда приходишь в шумное и полное детишек место, никакого волнения и тревоги, никакой спешки и тоски. А тут всё резко меняется. Коридоры пустые, стоит гробовая тишина и воздух буквально пропитан какой-то тягучей мглой. Кажется, что ты вообще зря пришёл. К тому же на плечах у тебя висит здоровенное такое чувство вины. Совершено страшное преступление – я опоздал на урок. Да как я посмел нарушить школьный распорядок и не явиться вовремя. Сейчас я открою дверь и на меня вылупятся пятьдесят с гаком глаз и в каждом из них можно будет прочитать: «Бесстыдник, поспать любишь, да? Мы тут гранит науки молочными зубами грызть пытаемся, а тут ты ещё прерываешь нас своим вторжением. Вышел и зашёл на перемене, мать твою перемать. Лучше бы тебя об штору вытерли», – и так только дети подумают, а что в голове у учителя ни в одной поэме не описать, Агильери с Гёте такого страха не проходили. И вот я минут пять в коридоре рыдал, решался, приговаривал про себя, что мне не хватит мужества зайти в этот чертов кабинет и со спокойным лицом снести позор опоздания, но по итогу, уже порядком устав вытирать красные от тяжкого горя глаза, я, как на казнь, зашёл в кабинет. Дети на секунду глянули на меня, да и уставились обратно в тетради. Учительница обрадовалась, что я пришёл и, зачем-то, сказала, что меня потеряли и вообще урок не смогли начать. Я от такой доброжелательности обалдел, но больше не опаздывал.

Блин, а одноклассники тогда заметили мои красные глаза? Или они увидели их и поняли, что со мной произошло и сочувственно не стали над этим издеваться? Удивительно.

Уже не знаю, сколько я стою и предаюсь очень теплым (скорее, мокрым) воспоминаниям. Нерешительность не дает ни зайти, не выйти.