Дамы снова переглядываются. Софья Михайловна указывает на Керн:

– Сочинитель вальса перед вами, сударь! Попробуйте-ка теперь встать в позу язвительного критика.

– Что вы! Что вы! – машет обеими руками Дельвиг. – Теперь мне остается лишь приветствовать новый талант.

Он рассматривает Керн так, как будто видит ее в первый раз, затем говорит о лаврах, которые отныне ждут Анну Петровну на новом поприще, и предлагает ей союз поэзии и музыки.

– Какое из моих стихотворений вам будет угодно избрать, – шутит поэт: – древние идиллии, гекзаметры или подражания русским песням?

– С вашего разрешения, – смеется Анна Петровна, – я попробую облечь в звуки ваш бессмертный экспромт о том, как собака съела томик Беранже.

– Случай такой действительно был, – подтверждает Антон Антонович, – и непостижимо: лежали на столе пухлые оды графа Хвостова, а пес предпочел им тощего Беранже. Но в доказательство того, сударыня, что я ценю ваш музыкальный дар, предоставляю вам оный экспромт безденежно и навечно.

Поэт и Анна Керн с увлечением подбирают музыку к экспромту. Дельвиг подпевает баритоном:

– Стойте, стойте, Анна Петровна! – смеется Дельвиг. – Я утверждаю, что к тексту более всего подойдет итальянская баркаролла. Сонинька, – обращается поэт к жене, – будь друг, помоги нам!..

Софья Михайловна нехотя подходит к фортепиано и рассеянно берет аккорды.

– Голубчик! – вдруг прерывает жену Дельвиг, и на лице у него появляется выражение ужаса. – Прости, если можешь, а если не можешь… тоже прости! – Он целует руку жене. – Забыл, совсем забыл тебя предупредить…

– Что такое? – все с той же рассеянностью спрашивает Софья Михайловна.

– Как я мог забыть! – сокрушается Дельвиг. – Ведь сегодня, именно сегодня, обещался быть у нас Соболевский из Москвы и с ним какой-то здешний музыкант… Только фамилию запамятовал… Да, точно… музыкант Глинка. – И поэт еще раз просит прощения у жены.

– Можно ли быть таким забывчивым? – укоряет мужа Софья Михайловна. – В какое положение ты меня ставишь? – В голосе ее накипает раздражение, которое так часто разрешается семейными бурями.

Но Анна Петровна приходит на помощь растерявшемуся Дельвигу.

– Вы сказали: музыкант Глинка? – переспрашивает Керн. – Михаил Иванович?

– Вы его знаете?

– Еще бы мне не знать! – оживляется Анна Петровна. – Правда, я слушала его всего однажды, но этого нельзя забыть. Это такой музыкант… – и, не найдя слов, Керн беспомощно развела руками. – Уверяю вас, вы никогда не слышали и никогда не услышите ничего подобного.

– Новый Фильд? – иронически улыбнулась Софья Михайловна. – Но, зная вашу восторженность, Аннет…

– Фильд?! – возмутилась Анна Петровна. – Я ни с кем не могу сравнить этого чудодея. Я никогда не слыхала такой мягкости и страсти в исполнении!

– Однако, – говорит Дельвиг, наблюдая оживление Анны Петровны, – не пора ли, Сонинька, принять хоть какие-нибудь меры, чтобы искупить мою забывчивость?

Дамы занялись хозяйством. Антон Антонович ушел к себе и с невозмутимым спокойствием занялся чтением давно надоевшей поэмы. Он работал до тех пор, пока не явились гости.

– Наша московская журнальная братия, – повествовал за чайным столом Сергей Соболевский, – осведомившись, что я буду в Петербурге, дала мне поручение ехать к Пушкину в Михайловское и во что бы то ни стало взять с него оброк для нашего «Московского вестника».

– Предприятие малонадежное, – утешил Дельвиг. – Александр Сергеевич ныне ни журналам, ни альманахам на алтын не жертвует. Даже мои «Северные цветы» и те по его милости чахнут.