– а потом?

смотря на счастливые глаза своей дочери, я последовал самой извечной, античной концепции рассказа истории. я переплетал её с тем, что видел перед своими глазами. с тем, кого любил больше собственной жизни.

– а потом мио очутился в пустой вилле. оглядев ее, множество книг и свечей, не горевших неведомое количество дней, он понял, что было бы правильно, очень хорошо там заночевать. осознанная собачка породы ретриняжка по имени мио из городка виагранде укутывала себя и задувала свечи в уютной-уютной спальне прямо, как укутываю тебя я, а ты задуваешь свою свечку.

я поднес свечу к ней так, чтобы она могла задуть её. зевая, софия справилась.

– пап.

– чего такое, ангел?

– а о чем мио думал перед самым сном? он скучал по кому-нибудь в доме?

когда-то, множество лет назад, я очень влюбился в это качество, найденное мною в одной девочке, которой было двадцать семь лет. намного старше меня. теперь моя дочка, ещё такой ребёнок, просто и естественно предугадывала мои глубокие светлые мысли, к которым я стремился, чтобы заботиться о ней. о её маме. в тот период моей жизни, объяснение вечно ускользало от меня и всячески замыливалось, запотевало тем, как меня не понимали; тем, как обесценивали любые мои намерения. сейчас же, благодаря смышлёности моего чистого начала и продолжения, я видел простейшую разгадку той высшей тайны. ты предугадываешь, если в трепете учишься любишь, если тебе позволяют любить, тебя не подменяя, не сравнивая твое обаяние с обаянием тех, кто на подобное не способен. зорок сердцем тот, кто, даже волею судеб забывая, помнит, что значит бережное с ним отношение. такая любовь – это единственное единовременно светлое и неповторимое чувство на свете и чаще – его приходится выстрадать, услышать не раз и не два о подобном, увидеть до удушения, до смерти жестокое обращение с ним. мне очень повезло испытать эту любовь несколько раз за мою дорогую и мною ценимую жизнь, пережив однажды его болезненную утрату, больнее которой для меня до сих пор ничего не существует. мне очень повезло подарить миру такую любовь. это и стало ценой, которой мироздание мне отплатило за неутраченную каменную веру.

тогда, не было у меня ничего кроме нее.

– наш с тобой мио засыпал с добрыми помыслами. дело всей его собачей жизни, очень долгой, цвело. конечно, ему предстояло ещё кое-что сделать, чего он пока не ведал, но он ясно-ясно ощущал внутри своё счастливое намерение. с пластинки в старом патефоне он включил твоего любимую у курта кобейна. «where did you sleep last night’. и этого было достаточно, правда, чтобы ему приснилась такая красивая ты, а тебе приснился столь талантливый он.

я поправил её волосы сначала за одним ушком и после за другим. из окна ясное ноябрьское небо показалось мне очень человечным, а одна тысяча звёзд на нем – детской, мирной. я решаю тихонько побыть в комнате у него, пока наша малышка надежда по-хорошему не уснёт.

– спокойной ночи, папа. – произнесла она таким особенным шёпотом, что на всей земле его услышали лишь я и вера. и наши ангелы-хранители.

с моей стороны наша история началась в тот момент, когда я сообразил ответить на что-то почти грустное, намекающее названием фильма «весна, лета, осень, зима… и вновь весна», явно подчёркивая, что всё в этой жизни можно и нужно пережить, чтобы великая красота пришла к тебе вновь.

когда я полагал, что приступаю к завершающим этапам создания этой книги, я вдруг вспомнил, что после последней ночи в наркотиках, потерявшим свой срок годности, я познакомился в сети не только с ми, но и девочкой по имени саша. по паре длинных сообщений в день я рассказывал ей свою жизнь, интригуя её образностью своего мышления, мировосприятия и translitom, kotorym ya vibral obschatsya s obeimi, chtoby videlyat’ yazyk sobstvennogo serdtsa, обворожительно оправдываясь, что у меня старенький blackberry. по некой неведомой причине, вероятно, в виду некого психологического комфорта, саша узнавала о моем устройстве через другую сашу, монолитную, как не дожившую до наших дней допотопную статую, фигуру из моего прошлого, и моё отношение к тому, что приключалось с ней. только потому мистерии, о которых новенькой саше становилось известно, я не могу предать огласке ни здесь, ни где бы то ни было, кроме околоанонимных разговоров. эта девочка из сети была восхищающего ума и эмоционального интеллекта. дистанцируясь от быстрых эмоций, сиюминутных настроений, она умеривала и трепетно раскрашивала ответные реплики, взвешивала слово вслед за мной, но по тому, как она это делала, становилось понятно, что дело вовсе не во мне. дар. ей было шестнадцать лет. саша, юная саша сообщила об этом, когда почувствовала, что мы по-живому заинтересованы друг в дружке. помню, иногда она рассказывала, как в школе почти никто из учителей не способен оценить её метафоричные сочинения и присылала мне крохотные отрывки из них. они были похожи на последние из моих законченных сочинений-настроений, но, разумеется, острый, как нож, просвет, невместимое воодушевление уже опережало обречённый мрак прошлого. по всей видимости, я действительно влюбил её в себя на расстоянии таким рассказом истории всей своей жизни, что из него буквально всё проистекало, и стабильностью его лейтмотивов. перед моим отлётом в один конец, я получил от неё самое краткое признание в любви, но оно, не захламленное объяснениями и акцентами на отличных от предыдущих чувствах, я уверен, было самым дорогим; очень возможно, самым первым для саши. вскоре, я совершенно перестал отвечать ей просто исполнимым вниманием на такое невозможное доверие и… любовь. вдруг, однажды, эта порозовевшая, в том числе, благодаря тебе, книга окажется в твоих руках. сочти её (целиком) за моё извинение. даже и не знаю, обходилась ли твоя жизнь без него.