«Все хорошо, мать твою!» – твержу себе, как мантру.

Откидывая голову, отчаянно пытаюсь поймать ртом достаточное количество кислорода.

Лицо горит. Все тело пылает.

Глаза испуганные, возбужденные, потерянные. Безумные!

Взгляд другой… Я другая!

Трясет. Захлебываюсь. Задыхаюсь. Злюсь!

Вбирать воздух все страшнее. Кажется, без осторожности, которую сейчас невыносимо трудно соблюдать, порвет на куски.

«В этот раз… Напишешь на меня заявление?»

Сердце до сих пор на разгоне. Сердце в агонии! Пропали тормоза.

«Если меня не закроют, Ю, я буду тебя трахать».

Воспроизвожу момент, и сквозь тело новый разряд тока проходит. Тяжело задышав, хватаюсь за каменный пьедестал раковины.

Все хорошо… Все хорошо… Все хорошо!

Какого хрена ты тогда в уборной Нечаева?! Какого хрена?!

Потому что мне нужно полное уединение. Иначе я не справлюсь. Не могу видеть ни Мадину, ни Вику, ни Агнию, ни кого-либо чужого… Девчонки за дверью вместе с остальными Нечаевыми. В личном кабинете Яна. Кто ж знал, что этот чертов «Торнадо» ему принадлежит?!

Кто ж знал… Боже, кто ж знал?!

Но суть проблемы ведь не в этом.

Я в шоке от своего тела, от своего рассудка, от своего гребаного сердца! Столько боли пережила из-за ублюдка, едва выгребла, восстала из пепла… И обратно в эту бездну стремлюсь. Лишь тронул Нечаев, я снова горю, как та наивная и глупая, жаждущая любви, девственница!

«Ты можешь убить меня поцелуем…»

Зачем он это предъявил??? Звучит так, будто для него это что-то значит. Слишком много значит… А этого не может быть. Бред!

«Я сказал, поцелуй меня… Я сказал, поцелуй меня!»

Яростные, страстные и зверски голодные взгляды. Жесткие, требующие абсолютного подчинения, обжигающие кожу, причиняющие боль и одновременно дарящие ласку прикосновения. Жадные, горячие, удушающе трепетные, убийственно соленые и вместе с тем дико сладкие поцелуи. Доминирующий, реактивный, ядреный, порабощающий вкус… Боже мой… Родной, любимый, незаменимый, но другой – настоявшийся, как дозревший коньяк! Слова, вздохи, рычание, стоны, другие звуки… Все его эмоции, мои ощущения, наше общее сумасшествие оставили после себя богатый дымный аромат, душистое послевкусие и трескучее напряжение.

Как закрыть теперь двери, которые Нечаев сорвал с петель?!

Он почти вытащил… Он не спрашивал… Он не собирался тормозить… Он достал ту долбаную, нуждающуюся в ласке Ю… Он схватил ту проклятую Заю! Он едва не вытряхнул. Он чуть не вывернул наизнанку. Я не могла его остановить! Я не могла!

У возмужавшего и ожесточившегося Яна Нечаева больше нет ни такта, ни чуткости, ни жалости. Он не знает пощады. Он прет как танк.

На шею свою смотрю. Там целая серия кровоподтеков, следы от зубов и особенно темные красные точки в тех местах, где кожа была прокушена.

Блядь… Блядь… Блядь!

Кровь смыла, а это все куда? Как с этим ехать домой?

Соберись, Юния. Мать твою, соберись!

Пошатываясь и шумно дыша, использую охвативший душу страх, чтобы переключиться в режим хладнокровной злости. Вцепившись в разрез юбки, взмахиваю тяжелый верхний слой, чтобы добраться до синтетической подкладки. Нащупываю строчку шва, прихватываю удобнее, быстро молюсь и резко отрываю.

«Гениально, блядь!» – мысленно аплодирую себе.

На том же кураже вновь обращаю взгляд в зеркало. Сжимая губы, задираю нос. Сворачиваю тонкую черную ткань полосой и с каким-то психопатическим спокойствием повязываю на шею стильный бант.

Еще раз ополаскиваю руки, встряхиваю, с влажным вздохом перевожу дыхание и покидаю ванную.

Не знаю, происходило ли хоть что-то во время моего отсутствия, но когда появляюсь я, в кабинете царит гробовое молчание.