– Да, – коротко ответил Эмиль и поджал губы. – Продолжим. В девяносто третьем сын Ардити – Шарль – погибает, почти сразу же и жена. Пятью годами позже наш миллиардер вновь женился – на красавице танцовщице Сильвии Боннар, дальней родственнице художника Пьера Боннара. От нее у Рене Ардити тоже есть сын… бла-бла-бла… Не с ним ты виделась – со старшим, скорее всего, с Даниелем. Младшему, Ксавье, сейчас двадцать пять. Выдавать себя за Бэнкси мог только тот, что постарше. К тому же он немного сумасброд… Я бы не сказал, что прямо не все дома, просто с особенностями. Он преподает в Школе Лувра, изучал историю искусств в Лондоне, профессор. Зоя у него училась, была страшно влюблена, резала из-за него вены.

– Что? Правда? Кошмар какой! До чего мир тесен… Значит, его зовут Даниель? – проговорила Вера. Присев на край стола, она рассматривала многочисленные фотографии, от которых несло шиком и блеском высшего общества.

– Этот? – Эмиль указал на высокого худого мужчину в шикарном сером костюме, вышагивавшего из черной иномарки. Русые волосы коротко стрижены и идеально уложены, щетина, высокий лоб, взгляд ярко-голубых глаз с поволокой.

– Если бы я его не видела достаточно близко, то подумала бы, что это Бекхэм или Брэд Питт.

– Что, сильно отфотошопили? – поднял бровь Эмиль и хмыкнул. – Не такой и красавчик, полагаю?

Вера пожала плечами, стараясь не выдать того факта, что таинственный незнакомец, к несчастью, запал ей в душу.

– У него брат погиб и мать с разницей в год, – проронила она как можно равнодушней.

– Это очень важная деталь. Возможно, от нее и стоит плясать. Кроме того, что он главный наследник состояния недавно умершего отца, еще и уличный художник. Дважды его заставали за пачканьем стен. Каждый раз отец отмазывал, естественно. В газеты попадали слухи и намеки, что он Бэнкси, но как-то не прижились.

– Правда? Он ведь долго учился в Лондоне. Даже по-французски говорит с британским акцентом.

– Это верно. – Эмиль странно приник к экрану. Вера уже научилась различать, когда ее шеф врет или что-то задумал. Правда, у него всегда одинаковый вид и когда врет, и когда что-то задумал.

– Многие знают, – проронил он, – что старший сын владельца аукционного дома Ардитис порой выражает социальную позицию и политические взгляды весьма неординарным образом. Он отказался от должности исполнительного директора, хотя какое-то время вел лондонский филиал Ардитис. Сейчас исполнительным директором назначен Ксавье – сводный брат, сын танцовщицы. Молодой, амбициозный, зубастый и пройдоха. А наш клиент – из тех, кто всецело занят творчеством и преподаванием, живет очень скромно, снимал квартиру не больше твоей, вся она была забита книгами и мольбертами. Как-то доводилось бывать.

– Каков его психологический профиль? – спросила Вера. – На твой взгляд.

– Очень сложный тип. С одной стороны – эмотивный шизоид, точнее, таким он кажется, с другой – истероидный шизоид, сам в себе, с третьей – паранойяльный истероид. Поэт, нарцисс. И фантазер. Ты же знаешь, фантазеры – все… – Эмиль скривил лицо, выражая гримасой антипатию к той когорте людей, которые не вписывались в его таблицы, графики и разнообразную типизацию. – Да и вообще, я не особо задавался этим вопросом. Он просто пару раз заказывал у меня поиски утерянных предметов искусства.

– Значит, именно он? А почему сейчас не пришел к тебе, а подкараулил меня в подворотне?

– Потому что… – протянул Эмиль, еще ближе подъехав к компьютеру. – Потому что… мы не сошлись во мнениях в одном месте из Блаженного Августина.

– Понятно, – усмехнулась Вера, прекрасно понимая, что Эмиль позволил себе пару резкостей по отношению к сыну миллиардера. И теперь тот, видимо, посчитал ниже своего достоинства обращаться к шефу детективного бюро напрямую.