– Я достаточно хорошо себя чувствую. Не для того я спасала его после наводнения, каждый гребаный день колола ему инсулин и науськивала мочиться в ботинки Тома, чтобы вот так все кончилось. – Она судорожно вздохнула. – Я бы все равно поехала. Иначе быть не могло. Просто в последнее время я устаю.

Тут я заметила, что Кэти сжимает в руке бумажный платок, испачканный чем-то вроде туши. При мысли о том, что Кэти, отправляясь в больницу, навела марафет и приоделась для встречи с раком, у меня сжалось сердце.

– Холли права, – сказала я, – тебе нельзя сейчас никуда ехать. Но…

– Ты хоть представляешь, что сейчас творится в его огромной башке? – сказала Кэти.

– Кто-нибудь его возьмет, – сказала Холли.

Кэти охнула. Предположение о том, что Арахис может окончить свои дни с кем-то другим, для нее было кощунством. Неловко сознаваться, но я почти возликовала, когда безупречная Холли совершила такую грандиозную оплошность.

Кэти резво спустила ноги с кровати, потянув за собой систему.

– Скажите родителям, что мне пришлось уехать. Придумайте что-нибудь. А я поехала.

Я опустила руки ей на плечи, пока игла совсем не слетела.

– Нет уж, лежи. Я за ним поеду. Найду и самолетом доставлю сюда.

Мне вдруг захотелось всосать слова обратно в рот, точно свисающие спагетти. Кого я обманываю? Подушки взбивать и с медсестрами раскланиваться – это по мне, а мчаться на другой конец страны, вступать в единоборство с бывшим мужем подруги и освобождать большого пиренея – боже упаси. Собаки этой породы ростом с гору. А у меня расстройство сна, и, судя по тому, как я пасую перед Холли, я – трусиха. Что я скажу Тому, если наткнусь на него в Лос-Анджелесе? Я живо представила себе, как пытаюсь отобрать у Тома поводок, а он держит меня на расстоянии вытянутой руки, его мясистая лапища нацелена мне в лоб, а руки у меня болтаются в воздухе.

– Самолетом ему нельзя. Для салона он слишком большой, а в клетке в багажном отделении он окочурится – кто будет его успокаивать и следить за уровнем сахара? Я должна его привезти. Для этого мы в свое время купили старый кемпер «Фольксваген». У Арахиса падает сахар при одном взгляде на малогабаритную машину, так что о перелете речи быть не может. Помнишь, я взяла на тест-драйв «Мини Купер», и стоило мне заехать на подъездную дорожку, как Арахис вырубился? Увидел машину через окно, рухнул тут же и не шевелился до тех пор, пока я не вернула машину в автосалон.

– Том потратил несколько тысяч, чтобы оставить пса себе. Почему он сейчас от него избавляется? – спросила Холли.

– У Мисти аллергия.

– И как вы побеседовали? – Холли заговорила капризным голоском, передразнивая Мисти. – Мы тут, сражаясь с тобой, ужас как на адвоката потратились, теперь у меня и твой пес, и твой муж, но вот какая жалость, у меня из-за него глаза чешутся.

Когда Кэти обижали, она смотрела как ожившая Белль из «Красавицы и Чудовища», только очень и очень уставшая от опадающих под стеклянным колпаком лепестков розы. Мы с Холли знали, что это были слезы той, которая редко плакала. В колледже мы ходили на стендап и заставляли Кэти смеяться, энергично толкая ее в бок, лишь бы не видеть странной улыбки, предваряющей всхлип. Мы всегда защищали Кэти – не потому, что она была слабой, а потому, что была слишком сильной. Если она плакала, значит, случилось что-то ужасное.

Меня охватил азарт. Я торговалась на аукционе, а моими конкурентами были Холли и смерть. Поэтому я подняла руку и сказала:

– Я привезу его. Без проблем.

– Ты привезешь пса? Не смеши! – заявила Холли. – Тебе на это год потребуется. Будешь заваливаться спать в каждом «Макдоналдсе», на каждой стоянке и возле национальных памятников. В мире нет такого количества кофеина, чтобы ты бодрствовала, была в состоянии вести машину и следить за псом.