Другая существенная разница между тогда и сейчас – это количество вещей, которые накапливаются в общагах. Когда на арену вышел «Пинтерест», он организовал доску «Студенческая комната», позволив родителям двадцать первого века создавать для своих чад плюшевый рай с плоскими экранами и прочими радостями. Я, выезжая из квартиры, все свое имущество, включая велосипед, без посторонней помощи затолкала в компактный рыжий «Шевроле». Подержанный матрас вышвырнула, журнальный столик сложила и отправилась проходить интернатуру по реабилитационной медицине в том же месте, где прошла клиническую практику. Холли исчезла, как призрак в ночи, потому что загрузила свою машину утром перед выпуском и взяла курс на юридическую школу.

Теперь, когда я сидела рядом с Кэти в больнице, все было так же и вместе с тем иначе. Точно мы перепрыгнули пространственно-временную пропасть. Только что мы были втроем, а потом – бац! – Холли и след простыл.

Как только Холли испарилась, напряжение и нервозность исчезли вместе с ней. В окне виднелась асфальтовая кровля и кусок синего неба. Небольшое помещение было выкрашено в унылый, казенный бежевый цвет. На стене висела большая белая доска, на которой синим маркером было написано: «Сегодня вторник. Ваша медсестра – Черил».

Будучи реабилитологом, в клиниках я чувствовала себя как дома. Я привыкла поднимать больных с постели на реабилитацию, маневрировать в тесном пространстве, готовить к выписке. Ухаживая за Кэти, я взглянула на это место глазами пациента и почувствовала знакомый страх.

Я сменила позу и сказала:

– Что ж, если надо ехать с Холли, значит, поеду.

Кэти нервно рассмеялась.

– Тебя это напрягает?

Я потерла ее ноги под больничной простыней.

– Нет, моя дорогая. Если подумать, все прошло не настолько плохо.

У Кэти поникли плечи.

– Тогда ладно. Прости, что навязала ее тебе.

– Слушай, даже если тебе понадобится папа римский, зови. Со мной советоваться не надо.

– Папа римский – это перебор, хотя идея занятная. Я подумаю.

– Кэти, давай начистоту. Она тебе что-нибудь говорила?

Кэти отлично знала, о чем идет речь.

– Она всегда говорит одно и то же. Что ненавидит прощаться, а выезжать надо было рано, потому что до Техаса путь неблизкий. Как-то она сказала, что не умеет писать письма и поддерживать отношения на расстоянии. Я ей поверила.

– Но это не объясняет, почему с тобой она дружит, а на меня смотрит волком.

– Вероятно, что-то произошло, чего ты не помнишь. Это единственное, что мне приходит в голову.

Я внимательно посмотрела на Кэти. Непохоже было, что она что-то недоговаривает. Мы уже тысячи раз проходили это. Я не помнила. Алкоголь и годы. Помню, я заботилась о ней. Все это было так несправедливо.

– Думаешь, это потому, что ты не пригласила ее на свадьбу? – спросила Кэти.

– К тому времени мы уже несколько лет не общались. – Мне вспомнился короткий список гостей, составленный по причинам экономии. – Я думала пригласить ее, а вдруг бы она не приехала? Тогда, идя к алтарю, я бы ломала голову над тем, почему так. Для одного дня слишком много переживаний. Я бы уснула в свадебном торте во время застолья.

Затем я задала вопрос, который задавала уже тысячу раз.

– Ты ведь сказала ей, что свадьба была скромной?

– Ну конечно.

Мы тихо сидели, погрузившись в наши воспоминания и предположения, под аккомпанемент сигналов и писков, составляющих звуковой фон любой больницы.

– Она не изменилась, – сказала я. – Стала худее.

– И злее, – сказала Кэти, и мы засмеялись.

– Знаю, ты видишься с ней, но я ощущала себя очень странно.

– Роузи тебе понравилась бы. Она хорошо влияет на Холли. Она хочет семью в полном смысле слова, пусть не кровно родственную. Сестра Роузи вместе с Холли посещает занятия для будущих родителей.