– Конечно, я останусь.

Он посмотрел на меня и не поверил ни единому слову. Он ухмыльнулся:

– Ничего ты не можешь. Ничего не знаешь…

– Могу. Захочу – и смогу. Все на свете смогу, если захочу. И останусь с тобой. Не знаю – как, но мы с тобой не расстанемся, слышишь?

Он смотрит на меня и, всем сердцем, хочет верить. Пытается, заставляет голову поверить ушам. Он кивает и отводит глаза. А мое сердце колотится, руки вспотели, а в горле самая настоящая пустыня. Я пытаюсь привести в порядок мысли и чувства, но это не так-то просто. Я поворачиваюсь к окну, и тут же мерзкий холодок пробегает по спине.

– Влад… – прошептала я. – Там за окном…

– Что там? – спрашивает Влад, поднимаясь и вглядываясь в ночь за окном.

При свете луны огромная, густо поросшая длинной шерстью фигура, ясно выделяется на фоне ночной мглы. Огромные треугольные уши, толстая шея, широкая, крепкая грудь и невероятно мощные лапы, впивающиеся когтями в землю. Он сидит, не шевелясь. И я не знаю – почему, но абсолютно уверена, что его блестящие, как два чернильных пятна, глаза смотрят прямо на меня.

– Он не тронет нас, – говорит Влад, и по его голосу я услышала, что ему не страшно. Странно, но больше похоже на то, что он злился. – В дом ему не зайти.

– С чего такая уверенность? Откуда ты знаешь?

– Просто знаю и все. Не бойся. Здесь ты в безопасности. К тому же, я с тобой.

– Ну точно…

– Не веришь, что я могу тебя защитить?

– Как тогда в лесу?

Он смущенно отвел глаза. Язык мой – враг мой.

– Ладно, мой рыцарь, давай спать, – сказала я, стараясь говорить нарочито беззаботно. Получалось из рук вон плохо, потому что сердце по-прежнему лихо отплясывало.

Убрав со стола посуду, я сложила ее в ушат и, старательно отмывая, поглядывала на мальчишку. Сейчас это слово, как нельзя лучше подходило ему. Озадаченный, немного растерянный он был смущен и зол. Он злился на себя, не понимая, что мы оба находились в одинаковой ситуации – каждый пытался дать другому то, что дать не мог – я не спасу его от одиночества, он не сможет меня защитить меня от зверя. Но в отличие от меня, он не знал никакого другого поведения, кроме своего собственного, и это незнакомое ощущение, от которого тошно и немеет душа в ожидании чего-то неприятного, но неотвратимого, неизбежного, для него было ново. Это как видеть летящую на тебя лавину и понимать, что тебе уже не убежать, и остается лишь смиренно наблюдать, как она несется на тебя, сметая все на своем пути. Это то, что именуется ложью, и мне она была прекрасно знакома. Не буду строить из себя святую – с обеих сторон. Думаю, вранье человек чувствует интуитивно, даже не будучи знаком с ним, не зная, как это зовется и для чего делается. Просто мы с ним реагируем на него по-разному. Это как два человека, которых сбрасывает лошадь, но один просто летит вниз, даже не успевая удивиться, а другой уже сгруппировался, приготовившись к болезненному падению. Хотя, может, я ошибаюсь.

Ночью, несмотря на усталость, мы оба долго не могли заснуть. Я лежала не кровати и смотрела, как мерцают холодные звезды, рассыпанные по черному ночному небу. Крохотный осколок луны светил мне в лицо, и я убеждала себя, что именно она виновата в моей бессоннице. На самом же деле я слушала дыханье Влада и ждала, когда оно станет глубоким и спокойным. Но он не спал. Лежал он на полу и каждый раз, когда он тихонько переворачивался на другой бок, старые доски скрипели так, словно на них танцевал слон.

– Влад… – шепнула я.

– Чего?

– А есть такая трава, ну или ягода, от которой начинаешь кудахтать, как курица. Ну, или покрываешься отвратительными бородавками. Или, к примеру…