Клинок Эгина был быстр. Но кожа шардевкатрана оказалась быстрее!

Эгин пребывал вне Раздавленного Времени и не видел, как навстречу его клинку рванулись несколько недлинных, но чудовищно подвижных и хлестких жгутов, развившихся с быстротой молнии из кожных выростов твари.

Он не видел, как все вместе они свились в некое подобие боевого цепа и с немыслимой для человеческих представлений точностью самоубийственно повстречались с острием его меча.

Он не видел, как вместо этой шестерки отростков, рассеченных и мгновенно отпавших, из кожи шардевкатрана выплеснулись еще шесть. И эти имели дело уже с мечом, сила удара которого была растрачена на борьбу с исключительно упругой тканью предыдущих отростков.

Меч Эгина швырнуло назад с такой силой, будто им выстрелили из лука.

Эгин, совершенно не готовый к такому обороту дел, не смог удержать его в руках. За спиной грохнула об пол рукоять меча и, как назло, почти сразу же вслед за этим в очередной раз с обвальным грохотом просели несколько потолочных балок.

Ранил он тварь или нет – Эгин так и не понял.

Определенно, в том месте, куда с точки зрения Эгина пришелся удар, наметились сразу несколько язв, образовавших правильный шестиугольник. На поверхности шестиугольника выступила густая желтая жидкость.

«Ну и что? Это все равно как после классического фехтовального выпада против человека довольствоваться тем, что смог выцарапать на его коже короткую непристойность. А самому после этого остаться без оружия», – с сожалением подумал Эгин.

И тут Эгин, который медленно пятился и тихим шепотом призывал свой меч отозваться ему из темноты, с неприятным ледком под сердцем обнаружил, что фиолетовые пятна на коже выползка больше не двигаются. Следовательно, тварь остановилась.

Слабый, но слышный сквозь любой грохот звон за спиной.

«Ага, это меч. Отозвался, умница».

Пятна опять пришли в движение. Но двигались они теперь не слева направо. Отнюдь. Пятна позли обратно. Обратно…

Эгин был бы рад, очень рад не встречаться с тварью лицом к лицу. Не помня себя от страха, ибо все кругом полнилось совершенно недвусмысленным треском, Эгин извлек меч из-под завала. Он уповал лишь на огромную длину твари да на ее медлительный норов.

Он успел. Когда в его расширенных от ужаса глазах отразился текучий лик шардевкатрана, он, Эгин, уже стоял в дверном проеме зала. Шесть жвал-захватов твари были вынуждены довольствоваться древесиной, не достав до него считанных локтей. Но глаза твари Эгину запомнились надолго…

«Нет, это не друг. Это существо вообще не может быть другом. Какая дружба между одуванчиком и звездой?»

На заваленной обломками лестнице было по-настоящему темно. Совершенно темно. Зато наверху – там, где немногим более получаса назад он любился с Лормой, Эгин видел Взором Аррума не то одного очень толстого человека, не то двух-трех тощих, сбившихся в кучу.

Эгин не знал, чего еще ему следует бояться в эту ночь и следует ли бояться вообще – ведь ясно же, что никто не выживет в Кедровой Усадьбе. А если выживет – так в этом его, Эгина, заслуг уже не будет. Что поделать, если он просто дитя немощное против местного неучтенного княжеской переписью народонаселения, а равно и против совершенно упущенных из виду Домом Недр и Угодий обитателей местных недр и угодий?

«Нет, милостивые гиазиры. Сто офицеров Свода сюда. Пятьсот „лососей“. Тысячу, нет, полторы тысячи гвардейцев. Животных-десять и одиннадцать сюда тоже. И все, что Лагха рассовал по хранилищам Свода. Да и самого Лагху с его дудками-свирелями – сюда. И вот когда от самых Суингонов до Наирнского пролива здесь на сто саженей вглубь не останется ни одного дождевого червя, ни одного покойничка-шатуна, а над землей – наоборот, ни одного мужичка, ни одного гнилого сарая, вот тогда…»