Ихша напрягся. За правильный ответ на этот вопрос любой из его подданных мог быть отправлен на шестиступенчатую казнь. А мог стать Правым Крылом Желтого Дракона.

– Действительно, – щелкнул пальцами Ихша. – С кем?

– Желтый Дракон собрался совершить невозможное. Желтый Дракон хочет раздавить Варан. Раздавить раз и навсегда. А для этого Желтому Дракону нужно уничтожить верхушку Свода Равновесия. И в первую очередь – молодого гнорра, – отчеканил Афах. – И если только Желтый Дракон будет благосклонен к своему покорному слуге, ему удастся совершить невозможное.

– Выпей вина. И налей мне тоже, – хрипло сказал Ихша. Слова лекаря просвистели для его ушей огненным бичом.

Желтый Дракон любил такие речи. Особенно если за ними стоял трезвый расчет, а не пустое бахвальство безумца.

– Поэтому мой сын Руам, – продолжал Афах, вежливо пригубив вина и отставив чашу, – исполняя мою волю, два года назад отправился в Варан. Семя славы должно произрасти на почве грядущей войны. Но прежде эту почву следует приуготовить. Так сказал я на прощание Руаму, напутствовав его искать слабость Варана. Прошло два года, и мой сын возвратился не с пустыми руками. Среди прочих владений варанского князя есть одно, казалось бы, ничем не примечательное. В нем мой сын разыскал то, что даст нам силу, а Варану – сокрушение. Имя этой земле – Медовый Берег.

Ночь со Второго на Третий день месяца Алидам

Кедровая Усадьба называлась так потому, что на ее постройку некогда ушла огромная роща вековых кедров.

Выстроенная на расчищенном от валунов щебенистом холме близ предгорий Большого Суингона, она представляла собой и жилой дом, и крепостцу, и родовое гнездо рода Гутуланов.

Эгин знал, что аристократы Синего Алустрала строят себе такие же жилища. Но только каменные, огромные, вознесенные над морем на неприступных утесах. Так делают в Синем Алустрале, ибо там все боятся всех, а император, сидящий за тысячу лиг от тебя в столице, расположенной на совсем другом острове, не в состоянии нагнать страху на твоего алчного соседа. Но в Варане есть Свод Равновесия, который защищает всех и каждого от всякого и каждого. Поэтому даже очень благородным и богатым настоящие укрепленные замки строить незачем. А в провинциальном захолустье, может, и хотели бы, да чересчур бедны.

Кедровая Усадьба представляла собой неправильный пятиугольник бревенчатых стен, обсыпанных земляными откосами по внешнему обводу, две сторожевые башни и собственно добротный жилой дом со своей собственной башней, на вершине которой должен был бы сейчас находиться тайный советник Йен окс Тамма, созерцая небеса в дальноглядную трубу.

Увы, вместо этого Эгин стоял у окна гостевого зала и, не торопясь прятать «облачный» клинок в ножны, всматривался в подсвеченную факелами темноту на дворе.

А там, подтверждая его самые худшие опасения, творилось что-то жуткое.

Эгин неплохо видел и, главное, после Второго Посвящения неплохо чувствовал то, что следует видеть и чувствовать арруму Свода.

То, что видел и чувствовал Эгин, было смертью, ужасом и еще чем-то, что он сейчас был не в состоянии назвать.

Одной из двух сторожевых башен Кедровой Усадьбы больше не было. На ее месте зиял непроглядной чернотой пролом.

Надо полагать, вспышка и грохот, от которого несколько мгновений назад высадило стекла, были произведены «гремучим камнем» или аютской даггой. Но здесь, в захолустье, от любого из этих предположений холодела спина. Не может быть, чтобы здесь кто-то мог располагать тайнами эверонотов или секретами аютской Гиэннеры. Однако сокрушить в одно мгновение боковую башню, сложенную из пятиладонных кедровых бревен, – дело нешутейное. «Когда видишь то, чего не может быть, глаза превыше разума».