Да, милостивые гиазиры, глядя на тонкий стан Люспены и ее алые губы, будто бы готовые к поцелую в любой момент дня и ночи, в версию об убийстве из ревности можно было поверить с легкостью.

– Говорят, вы состояли в связи с покойным? – начал Эгин, усаживаясь по правую руку от Люспены на расстоянии, чуть меньшем официального, но все-таки вполне целомудренном.

– Да, это так.

– Так кто же его убил?

Прямота вопроса, разумеется, застала Люспену врасплох. «Она небось думает, что я стану сейчас расшаркиваться и подолгу кружить вокруг да около. А она покуда сообразит, что ей врать. Дудки!» – отметил Эгин.

– По совести, я ума не приложу, гиазир Йен, – сказала та в растерянности и опустила глаза.

Как бы сам собой обозрению Эгина открылся богатый лиф ее платья, у края которого обольстительно красовалась белая грудь госпожи Люспены, противоестественно приподнятая лифом вверх, опять же на столичный манер.

– Может быть, у вас есть подозрения? – поинтересовался Эгин, сдержанно отворачиваясь.

– Есть. Это кто-то из людей Багида. Или из людей Круста.

– Но ведь сказать так – это все равно как сказать, что Гларта убил человек, а не заломал медведь. Это все равно что не сказать ничего.

– Согласна, гиазир Йен. Согласна.

При этих словах длинный указательный палец Люспены буквально смахнул с плеча одну из бретелек, придерживавших лиф, и та упала на предплечье – намек, не понять которого, будучи мужчиной, невозможно.

Но в то утро Эгин был поразительно недогадлив.

Он дурно спал ночью. Он дурно провел предыдущий день. И, главное, последние дни он слишком много думал об одной столичной барышне с каштановыми волосами. Той, что стала супругой гнорра. Мысли об Овель делали Эгина бесчувственным, словно бревно, и холодным, словно черные пещеры на морском дне близ острова Перевернутая Лилия. А потому он, не поведя бровью, спросил:

– Ты ведь не местная, правда?

– Правда. Я сирота. Мои родители умерли от холеры на корабле, следовавшем в Магдорн. Меня выбросили с корабля, и я осталась здесь жить.

«Очень трогательно!» – отметил про себя Эгин. Он не верил ни одному ее слову. И все-таки, вопреки иронии, сообщение Люспены вызвало в нем что-то вроде нежного умиления.

Эгин наклонился к Люспене и припечатал невинный поцелуй к ее маленькой груди. Люспена едва ощутимо вздрогнула и запустила свою мягкую ручку в волосы Эгина.

Впрочем, дальше этого в то утро дело не зашло.

Пиннарин, 62 год Эры Двух Календарей

Двадцать девятый день месяца Ирг

(«предновогодняя неделя»)

1

Писем было много. В конце года каждый тайный советник каждого уезда присылал в Свод Равновесия отчет. Уездов в Варане было тридцать четыре и в некоторых действительно совершались серьезные преступления.

Приходилось читать все, и читать обстоятельно. Чтобы решить, куда направить аррума, куда – отряд «лососей», куда – кавалерийскую сотню. Или наоборот – кого отозвать, снять с должности, понизить в чине, а то и приговорить к Жерлу Серебряной Чистоты.

Отчет тайного советника Медового Берега, как всегда, пришел одним из последних. Но задержался на столе гнорра дольше остальных. Многим дольше.

Гнорр достал письмо и принялся перечитывать в четвертый раз.

У Лагхи была невероятная память. Он помнил, какого цвета были тучи над Багряным Портом в предновогодний день сорок девятого года. Он мог с точностью геометра воспроизвести очертания всех пятен крови пар-арценца Опоры Безгласых Тварей, расположившихся на его длинных одеждах в день штурма Хоц-Дзанга.