6. 6.

РОМАН.

Меня так и бомбило и едва не подкидывало к потолку, что ОНА снова посмела прикоснуться к моей жизни и вмешалась в неё спустя годы.
Та, кем я так долго болел. Чьи голубые глаза, медные, пахнущие клубникой волосы, мягкие губы, которые узнали первые поцелуи, и нежные руки пытался тщетно забыть.
И мне удалось вырвать её из своей груди — мне больше не больно.

Но встреча воочию, да ещё такая неожиданная, словно выбила почву из-под ног. Едва увидел её, повзрослевшую, но всё ту же робкую рыжеволосую девчонку, как перед глазами тут же пронеслась вся наша история: школа, общий дом, мой арест, аттестат, первые поцелуи, первый секс с ней, вступительные экзамены, годы студенчества… А потом в один далеко не прекрасный день этот чёртов Катёнок, которого я любил до одури, меня предала. Променяла. Разменяла. Обманула. И убила на хрен.

Меня и до сих пор нет. Другой Роман теперь живет, а того мальчишки, который наивно верил в любовь, в свою девочку, которую полюбил, и мечтал о светлом будущем с ней, — больше нет. Она его убила. Сама. Своими же руками.
Я давно уже не вспоминал о ней. Лишь редкие сны бередили старые раны: она во сне была моей, смеялась или кайфовала во время занятий любовью… Но утром я забывал об этих снах или не обращал на них внимания.
Это всего лишь сны. Воспоминания. Призраки прошлого. В те моменты я был счастлив, и сознание просто воспроизводит то, что я видел и ощущал — Рыжую и любовь.

На расстоянии не помнить её было гораздо проще. Теперь увидел её — и меня едва не разорвало от гнева — какого чёрта отец притащил сюда эту рыжую стерву, зная, какую глубокую рану она мне нанесла тогда?

Время прошло — да. Боль притупилась — да. Но мозгами-то я помню, как мне было хреново из-за этой дряни, сколько было бессонных ночей и даже, стыдно признаться, слёз. И ведь не мальчик уже был, а всё равно первое время порой сами собой слёзы выступали, когда я тосковал по ней и скулил ночами.
Но я не поддавался слабости. Терпел и ждал, когда перестану так умирать по ней каждый день. Нужно было ждать.

Я знал, что назад пути нет.
Прощения ей нет.
Любви больше нет.
Нас больше нет.
А теперь эта стерва стоит и смотрит на меня своими огромными голубыми глазами, словно сама невинность, словно бы ничего не случилось. Но меня не провести — я знаю, кто ты, Романова Екатерина, и знаю, чего ты стоишь. Больше ты меня не проведёшь никогда в жизни. Нам точно не по пути.

— Так, — оборвал меня отец. — Прекрати немедленно цирк. Не смей оскорблять при мне женщину. Сядь. И послушай отца. Сядь, сядь. Тебе надо успокоиться. Воды попей… Это не тебе решать, кто будет работать в компании. Я против увольнения Кати.

— Предлагаешь уволиться мне? — изогнул я одну бровь.

— Зачем? — свел брови вместе отец. — Работай. Она мой секретарь, не твой. Чем она тебе мешает?

— Я уже сказал — мне неприятно её видеть здесь после всего, что было, — отозвался я.

— Оставьте это в прошлом — вы же взрослые люди, — развёл руками он. — Катя, между прочим, узнала о том, что ты прилетаешь и будешь работать в компании, вчера, но ни слова не сказала против.

— Потому что не я её предал, — напомнил ему я. — Она — меня.

— Это вы сами разбирайтесь, — ответил отец. — Что там точно произошло у вас — я не знаю, со свечкой не стоял. Но я не думаю, что Кате было сильно легче после того, как ты всё бросил и улетел к матери. Но просто она умеет не смешивать личное и работу. Ты чего устроил детский сад, Ром? У вас сейчас совсем разная жизнь, вот и не трогайте друг друга. Тебе я дам нового секретаря в любом случае.

— Да уж, пожалуйста, дай другого, — сарказм из меня так и пёр. — Бестолковки мне не нужны.