— Вот, запей.

Он сделал пару тяжелых глотков, и устало закрыл глаза.

А я поняла, что не смогу уйти в спальню.

И плюну на приказ Демьяна. Если ему не станет лучше, то скорую я вызову!

Через двадцать минут я снова потянулась к мужчине, лоб по-прежнему горячий. Склонилась над ним, одолеваемая нешуточной тревогой. Ему плохо, и мне плохо. И это странно. Неправильно так зависеть от другого человека, противоестественно.

— Что же мне делать? – прошептала я, не убирая руку с его лба.

Демьян открыл помутневшие глаза, с трудом сосредоточил на мне взгляд, и прошептал:

— Мама? Ты жива? Я… я же видел, как тебя убили. Тебя и папу. На моих глазах. Я все видел. Почему ты здесь?

О Боже мой!

Убили родителей на его глазах!

— Я всегда рядом, – сдавленно произнесла я, легла на край дивана, и обняла мужчину, стараясь не тревожить рану. — И я не уйду.

За окном темно.

От Демьяна жар идет, как от печки, стильные плоские часы на стене навязчиво тикают, лежу и боюсь шевельнуться.

Уснул, кажется.

Потрогала его лоб.

Горячий, кипяток просто.

Осторожно сняла с себя тяжелую руку, он обнимал во сне, прижимал к себе.

По кожаному скрипучему дивану соскользнула на пол.

И он тут же проснулся, крепко схватил за талию, и я снова рухнула к нему на диван.

— Постой, – шепнула, повернулась и перегнулась через него. Потрогала бинт. Повязка намокла, либо кровь пошла, либо он так вспотел. — Демьян, нужно вызвать скорую.

— Нет, – выдохнул он, не открывая глаз. — Не надо.

— У тебя жар.

— Дай...таблетку.

Каждое слово ему с трудом дается, цветом лица он со стеной сравнялся. В груди что-то кольнуло, страх или жалость сама пока не разобрала.

— Дам таблетку, сейчас дам, – выпуталась из его объятий и на цыпочках прокралась по теплому полу на кухню, где оставила баночку с таблетками. Взяла сразу две капсулы и налила воды из чайника в высокий стакан.

Постояла, посмотрела в темный квадрат окна.

Когда на улице день – не так страшно, но на часах глубокая ночь, до утра, кажется, жить еще бесконечно долго, а Демьян слабеет.

Пока он в сон не провалился – звал маму, словно маленький, и мне так дико было видеть этого сурового мужчину беспомощным.

Родителей убили.

Это по-настоящему или у него бред? Я о его семье ничего не знаю, а он и не скажет.

Подхватила сотовый телефон со стола.

Экран вспыхнул, его свет отразился в стекле.

Ему звонили и не раз, я ковыряться в сотовом Демьяна не решилась, и просто отнесла на кухню, чтобы под ухом не жужжал.

И вот...

Надо вызывать скорую.

— Алина, – глухо позвал он из комнаты, и я бросила телефон.

Со стаканом побежала на его голос, перед диваном опустилась на колени и протолкнула таблетки в сухие губы. Придержала голову, дала попить.

— Врач ведь сказал, что хотя бы на ночь нужно остаться в больнице, – поставила стакан на пол рядом с собой. — Демьян, так нельзя. Таблетки мы пьем, а жар, – потрогала его лоб. — Горячо.

— Мы пьем? – он хрипло усмехнулся.

— Ты пьешь, – поправилась.

Мысленно поразилась, как прозвучало это "мы", легко и естественно, словно "мы", правда, есть. И я уже верю ему, между нами было нечто, хоть в памяти только холодная темная вода, и лед, который наша машина вспорола.

— До утра далеко, – оглянулась на часы. — А тебе только хуже становится. Ладно. Спи. Я тут посижу.

Сказала и затаилась.

Сидела в тишине и прислушивалась к его тяжелому дыханию, вместе с часами считала секунды и смотрела в бледное лицо.

Если убили его родителей – понятно, почему он такой. Жесткий и нелюдимый, не знает жалости. У меня есть Лара, есть мама, пусть она и далеко, есть отец.

А у Демьяна никого.

И позаботиться о нем некому, кроме меня.