При этом, что мама, что бабушка, верят в гороскопы, вещие сны, приметы, экстрасенсов и другие вещи, отрицаемые православной церковью, не замечая при этом никакого противоречия.

Мой отказ от следования некоторым традициям, в которые я не верю, поскольку придумали их люди, а никакие ни божественные существа, они воспринимают, как упущение в воспитании, и продолжают пытаться восполнить этот пробел, хотя пошел уже четвертый десяток после моего появления на свет.

Возможно, сбой пошел в тот момент, когда неграмотный священник в далеком 1990 году в маленьком городке допустил роковую ошибку и окрестил меня именем Ася, чего нельзя было делать, поскольку такой святой нет. Мама была молодая и неопытная, также не заметив подвоха. Когда крестили моего младшего брата Андрея, она задала волновавший ее уже давно вопрос, получив ответ, о котором догадывалась.

Тут возник конфуз: как же выкрутиться из сложившейся ситуации? С одной стороны, проводить обряд во второй раз как-то неверно, с другой – оставлять меня с несуществующим именем тоже нехорошо. В итоге батюшка посоветовал выбрать одно из более или менее подходящих имен, купить иконку соответствующей святой и с этой поры считать, что все в порядке. С того дня в православном мире я стала Анной. Первое время после этого сомнительного мероприятия, моя любимая бабуля с трепетом в голосе называла меня не иначе как Аннушка. Продолжалось это недолго, поскольку каждый раз я фыркала и говорила не называть меня так никогда. Я – Ася, и точка. Так назвала меня мама при рождении, ей и останусь.

Тем не менее, я действительно верю в существование Бога, к которому обращаюсь с самого детства в своих ежедневных молитвах в момент отхода ко сну. Я не знаю, как он выглядит, кто он таков, не представляю его в каком-то конкретном виде, для меня он – абстракция, неопределенность, которую я не хочу разгадывать, не хочу придавать ей реальный облик, потому что точно знаю, что ошибусь. Я ношу православный крест на шее, как некий талисман, охраняющий меня от несчастий. Если его на мне нет, чувствую себя неуютно и считаю, что необходимо делать именно то, что тебе комфортно в таком интимном вопросе, как вера.

Для меня церковь и вера в Бога – две разные вещи. Церковь, в широком смысле слова, я воспринимаю больше, как институт, со своими правилами и инструкциями, которым ты непременно обязан подчиняться, нежели как нечто духовное, чистое и святое. Как инструмент для управления людьми, созданный много веков назад с этой целью.

Ты веришь в то, что считаешь правильным и нужным именно тебе. И, что самое главное, ты не должен ее никому навязывать. Для меня навязанная вера не может быть верой по определению. Я верю в силу молитвы, потому что верю в силу сознания, в силу слова и мысли. Я хожу в церковь, чтобы помолиться в располагающей к этому особой атмосфере только тогда, когда чувствую в этом потребность, чтобы попросить или поблагодарить, выбирая при этом время наименьшего скопления людей. Не потому, что так надо, так положено или так прописано в неких “правилах”, а потому что я так хочу. Я никому не навязываю свою позицию в этом вопросе и уважаю чужое мнение и право выбирать, как именно и во что верить, в отличие от своей семейки, которая упорно пытается меня “перевоспитать”.

И вот мы едем с папой в место, специально предназначенное для таких ситуаций, как наша, а я чувствую в этом необходимость и даже потребность. Я должна делать все, что могу.

– В наше время рак – не приговор, – подбадривал меня папа, ловко лавируя между автомобилями. – Сейчас столько современных методик лечения, что справляются с любой, даже самой запущенной ситуацией.