Яна пытается устроиться поудобнее, приходится её чуть приподнять, подставить свое плечо. Злата спит рядом со мной, с другой стороны, калачиком свернувшись.

Да уж… Почти семейная идиллия.

Только вот ни хрена.

Отняли у меня эту идиллию несколько лет назад. Вырвали с корнем.

Чувствую ладонь Яны на своей груди. Залипаю на ней. Чёрт. Когда-то это было приятно.

Когда-то…

А сейчас? Сейчас нет, Гордеев?

Кажется, Яна дрожит, её что, озноб колотит? Чёрт… Там, у трапа, было так ветрено, учитывая, что мы вернулись с Кипра, где была приличная для поздней осени жара…

- В салоне прохладно, сделайте теплее, Яна вся дрожит.

- Согреть не можешь? – вижу ухмылку Янковского, которая бесит нереально.

Твою ж… Он издевается?

- Я чужих жен не грею. – говорю, на него глядя, но при этом Яну не отталкиваю, и моя рука продолжает лежать на её талии.

- А что своей не обзавелся? Ты же вроде собирался?

- Папа… хватит…прошу… - говорит тихо, еле губы разлепляя.

- А вы что, следите за мной? Мне пора беспокоиться? Или… вам? Разве чиновник государственного аппарата может заниматься такими вещами? – говорю ехидно, ёрничаю. Ненавижу его, просто… дико ненавижу.

- Чести много, следить за тобой. Дочь, ты как там?

Ха, обратил внимание, наконец? Родитель, твою ж…

- Плохо, пап.

- Почему?

- Живот тянет, и…холодно. И… Если меня оставят в больнице, кто будет с Златой?

- Я буду, - отвечаю на неё не глядя.

- Её надо спрятать.

- Не волнуйся, дочь, я все сделаю. – Янковский говорит сухо.

- Вы уже сделали…- накатывает злость, хочется хорошенько отделать его, просто… взял бы и…

Чувствую, как рука Яны прижимается ко мне сильнее.

- Слава, пожалуйста…

Отворачиваюсь, смотрю в окно.

«Пожалуйста» … Когда-то она вот тоже так говорила, всё пожалуйста и пожалуйста… Опасалась, что папаша обо мне узнает, что будет недоволен, а когда уже познакомились, просила быть спокойнее, не нагнетать.

Я как дурак велся. Молчал. Был выдержанным. Не спорил.

Потом это всё мне хорошо аукнулось.

- Слава…

Чёрт, этот её голос…

Очень хорошо понимаю выражение «всю душу вынула». Именно это она со мной и сделала. И продолжает.

Подъезжаем к больнице. Нас уже ждут. К машине везут специальную каталку. Яна видит это в окно, сжимает мою ладонь, переплетая наши пальцы.

- Слава, мне страшно. Я не хочу его потерять!

- Не потеряешь, не бойся. – почему-то я, который пару часов назад сказал, что она должна избавиться от этого ребенка, теперь говорю совсем другое.

И… хочу, наверное, тоже другого…

- Ты пойдешь со мной?

- Мне надо остаться со Златой.

- Пожалуйста… Слава… Пожалуйста… - её лицо перекашивается от болезненной гримасы, в глазах сверкают слезы.

- Хорошо. – я понимаю, что она не манипулирует, но…

Выношу ее из машины, кладу на носилки. Янковский тоже выходит.

- Как быть с девочкой? Она спит…

- Я возьму её с собой.

- Не дури, Гордеев, на хрена ребенку в клинику? Заразу цеплять?

- Это кто это в моей клинике заразу нашел? Игорь Янович, неужели вы? Ну, спасибо! Я запомню….

- Товий, да я не то…

- Понял, не дурак. – великан доктор неожиданно раскатисто смеется. Они с Янковским обмениваются рукопожатиями. ­- давай, посмотрю на твою кралю.

Товий, тот самый. Вспоминаю рассказы Нади о друге ее отца и отчима, который помогал ей. Сначала с поступлением в медицинское училище, потом с учебой. Он же и устроил ее работать к Ильясу. Со всеми вытекающими.

Надя долгое время не общалась с ним. Не хотела, чтобы Товий рассказал о ней Умарову.

Глупо на самом деле получилось… Это я сейчас хорошо понимаю. Потеряла время.

Оказывается, ее любили, ждали… а она. Она тоже любила. И боялась…

Так, всё, Гордеев, у Нади теперь своя жизнь, наконец, и слава Богу. Больше не нужно её спасать, оберегать, защищать. Теперь этим будет заниматься ее горец. А я…