Надя была ниже. Почему-то сейчас вспоминать о Наде не очень хочется.

Несмеяна голову поднимает, в глазах горит огонь инквизиции.

- Уйди, я сказала!

- Перешла на «ты»? Мне это нравится.

- А мне нет! Выслужились, да? Показали принцесске ее место? Зачёт. Пусть папочка премию выпишет.

Пытается меня обойти. Да что происходит, вообще? И причем тут ее папочка?

- Стоп, стоп, брейк, хватит! Объясни толком, что случилось?

- Дуру из меня не делай, дядя Стёпа, ладно?

- Дуру, по-моему, ты сейчас сама из себя делаешь.

- Что ты сказал? – глаза сверкают, в желтом свете фонарей они выглядят кошачьими, ярко зелеными с желтыми точками. Она злится, а я неожиданно для себя словно заново осознаю, какая она красивая.

Нежный овал лица, маленький тоненький носик, губки сочные, высокие скулы, но при этом еще по-детски припухлые щечки. И глаза. Большие, широко распахнутые, с длиннющими ресницами.

Дышит порывисто, часто, ноздри раздувая. Порыв ветра, чуть встрепанный локон накрывает ее лицо, она отбрасывает его назад, но волосинка застревает на губах. Мучительно хочется поправить и я это делаю.

И не только это.

Не могу сдержаться. Беру ее лицо в ладони и целую, несмотря на протест, и попытку вырваться. Впрочем, она довольно быстро успокаивается, расслабляется в моих руках.

Но на поцелуй не отвечает. Просто чуть приоткрывает губы, позволяя мне целовать ее так, как я хочу, глубоко, чувственно, наслаждаясь каждым мгновением.

Хорошо! Настолько хорошо, что я сразу оказываюсь в полной боевой готовности. Это, конечно, не так приятно, учитывая, что скорее всего мне с ней сегодня ничего не светит. Но…

Отрываюсь только тогда, когда понимаю, что уже еле могу дышать, да и она тоже.

Смотрим друг на друга не отрываясь, вижу, что её взгляд слегка затуманен.

Первым отмираю я.

- Что, несмеяна? Будешь еще ругаться?

- Пусти.

- А если нет?

- А если закричу?

Ухмыляюсь, не понимая, почему мне так хорошо.

- Я вроде тебе показал только что, как можно эффективно рот закрыть? Пойдем, ты задубела совсем, заболеешь, умрешь, что мне с тобой делать?

- Никуда я с тобой не пойду. Звони отцу, пусть сам меня забирает.

- Давай телефон, позвоню.

- Телефон? – хлопает глазами, потом смешно так носик морщит, выдыхая шумно, - А что, вам на службе телефоны не выдают? Или тебе номер начальства не сообщили?

- Видимо не сообщили. Или проблема в том, что у меня нет начальства? Слушай, уже даже я замерз, так что…

Хватаю ее снова, не спрашивая, и несу к подъезду. Яна сначала пытается вырваться, но стихает быстро. Ставлю ее на ноги только в лифте. Она сразу отворачивается, но смысла в этом не много, так как перед ней зеркало и я вижу каждую эмоцию.

Нервничает. Злится. Боится.

- Не бойся, ничего плохого я тебе не сделаю. Согреешься, успокоишься, и поедешь домой.

- А если я захочу остаться? – теперь Яна-несмеяна смотрит с вызовом.

- Значит, останешься.

- На всю ночь? – прищуривается хитро.

- Можно и на всю.

- А у тебя силенок хватит, великан?

- Хочешь проверить?

Лифт останавливается, открывается, но я загораживаю выход.

Нагло придвигаюсь вплотную – боевая готовность она такая, боевая. Вижу, как ее зрачки становятся шире, и дыхание перехватывает. Наклоняю голову и шепчу прямо в ушко:

- Не стоит хватать пистолет, если не собираешься стрелять, детка…

Теперь малышка-несмеяна точно в ужасе, дрожит, и кажется, глаза становятся влажными, а я ругаю себя за то, что напугал её. О чем только думал? Ее уже там, перед клубом не кисло так довели, а я вот, добавляю.

Отодвигаюсь, убираю волосы назад, выдыхаю. Как-то надо выходить из дебильного положения.

- Прости, Яна. Я не хотел тебя пугать. Я действительно ничего тебе не сделаю. Сейчас согреешься, чаем напою, накормлю если захочешь, потом подумаем, как тебя домой отправить, или к подруге, куда ты там собиралась.