Я в ужасе хлопаю ресницами, боясь даже взглянуть на Ясмину.

– Иди, – шепчет со слезами в голосе она и отворачивается. Подходит к окну, закрытому ажурными вставками, – его нельзя злить, иначе только хуже сделаешь нам обеим.

– Но я же не наложница, – возражаю в ответ, но Ясмина молчит.

Ее хрупкие плечи подрагивают. И времени для разговоров, чтобы определить ситуацию, нет.

Я выхожу в длинный коридор и лишь успеваю заметить, как скрывается за углом белоснежное пятно. Ускоряю шаг, и атласная юбка издает нежный шелест, ласково касаясь кожи.

Можно ли расхаживать в полуголом виде по особняку или нет, не знаю.

Только заворачивая за угол в попытке догнать Багира, чтобы не навлечь обещанную Ясминой ярость, тут же сталкиваюсь с тремя женщинами.

Они ошарашено оглядывают меня, и их на лицах отпечатывается презрение.

– Ты что себе позволяешь?! Ходить по женской половине в таком виде запрещено! – выдает одна из них, и я понимаю, что она – главная, а две другие – служанки.

– Мне приказал господин Альми Арнара! – дерзко выдаю в ответ и смотрю ей прямо в глаза.

– Ах, ты бесстыжая тварь! – и горячая пощечина обжигает кожу до острой боли. – Как ты смеешь смотреть мне в глаза и перечить! Немедленно возвращайся к себе!

– И не подумаю, – гневно шиплю в ответ, делаю пару шагов по направлению к холлу, но крепкие пальцы перехватывают мой локоть и дергают назад.

– Мерзавка, к тебе обращается госпожа Амира, а ты игнорируешь ее приказ! – гаркает одна из служанок прямо мне в лицо. Ее мимика передает энергетику ярости и абсолютной ненависти.

Теперь я понимала, о чем говорила Ясмина.

Амира и вправду ненавидела всех наложниц, а еще больше их служанок. Все, видимо, потому, что не согласна смириться с тем, что одна из наложниц могла занять ее место. И это было бы навсегда.

– Отпусти, дура, – огрызаюсь в ответ и пытаюсь выдернуть локоть, но на помощь ей приходит вторая, и они тащат силой меня по коридору к комнате.

Пытаюсь освободиться от стальной хватки женских рук, но только еще больше в кожу врезаются шипами пальцы служанок. Одна из них хватает пятерней меня за распущенные волосы и тянет. На глаза рефлекторно наворачиваются слезы, но я приказываю себе не плакать. Адская боль пронзает тело, и с каждым приступом сильнее.

Не могут же они начать избивать меня?!

Или могут…

Ярким всполохом вспоминаются слова отца.

“Тебя перевоспитают… или убьют!”

Зажмуриваюсь. Лютой беспощадной бурей в душе поднимается ощущение жалости к себе. Но сжимаю зубы до боли в висках.

Нет! Никогда не сдамся!

Они швыряют меня в комнатку и захлопывают дверь.

Слышу, как успевает сказать Амира:

– Тебя здесь скоро не будет!

Багир стоит, рассматривая золотистый закат с яркими всполохами багряного на небе. Солнце медленно заходит за бескрайний горизонт Атлантического океана.

Странное чувство, которое разливалось двумя противоречиями: злость и необъяснимая магнитная энергетика от ее страстного танца с мечом. Девчонка была самой обыкновенной – черные длинные волосы, впрочем, как у большинства арабских женщин, карие глаза и кожа цвета топленого молока.

Он вспомнил, что видел ее еще пару дней назад, утром, когда Джамил вел ее к особняку. Скорее всего, из бедной семьи, которая решила избавиться от лишнего рта. Нелюбимая дочь, приносящая только хлопоты и дополнительные траты отцу.

Багир вырос в семье, где достаток и материальные блага были вдоволь, но общаясь со сверстниками, узнавал порой страшные тайны других семей. Один из мальчишек рассказывал, как отец продал сестру бедуинам, а ей на тот момент было только десять лет. Другие рассказывали, что могли издеваться над сестрами, несмотря на их возраст. Старше или младше – они считали их своими служанками, людьми, которые выполняли любое поручение или просьбу и не имели права отказать.