– О боги, нет! Я не хочу его видеть и не хочу ничего от него получать. Я и сама справлюсь. Сама могу её вырастить и обеспечить.

– Ты хочешь, чтобы она росла деревенской приблудой? – жёстко спросила бабушка. – Когда может блистать при дворе? Хочешь, чтобы она вышла замуж за сельского кузнеца, который станет лупить её после воскресной попойки? Хочешь, чтобы умерла в грязной лачуге от очередных родов, потому что у её мужа не будет денег позвать ей целителя?

Она говорила тихо, но очень отчётливо. И, что самое тягостное, была совершенно права. От наследства матери уже почти ничего не осталось после того, как я купила дом в Амани, скот, наняла рабочих. Денег, что я зарабатывала, на жизнь хватало, удавалось даже откладывать на чёрный день – но бабушка была права, жизнь в столице я своей дочери обеспечить не смогу.

Чего там, нам пришлось бы очень туго этой зимой, если бы не подспорье от бабушки. А ведь она сама небогата, из слуг у неё только Есена, от когда-то процветавшего клана Скайнеров осталось всего-то что родословная и семейная гордость.

Увидев, что её слова действуют на меня, бабушка заговорила тише и ласковее:

– Ты его единственное дитя. Он сознаёт свою вину перед тобой. Если ты придёшь на приём, первой сделаешь шаг навстречу, ты обрадуешь его сердце. Я не хочу защищать его, он принёс много горя твоей матери и тебе, я никогда его не любила, я вообще не хотела, чтобы твоя мать выходила за него… но я не могу не признать, что он по-своему тебя любит.

– Ох, я не знаю, – я покачала головой. Осторожно вынула крепко заснувшую Алайну из бабушкиных рук, уложила в корзину. Малышка не проснулась, только поглубже засунула в рот пальчик. – Если бы любил, дал бы о себе знать.

– В таком случае, думаю, я должна открыть тебе ещё один обман.

Я с оторопью посмотрела на бабушку. Она улыбалась, и моё дёрнувшееся было от тревоги сердце немного успокоилось. Что бы это ни было, кажется, всё не так страшно.

– Те деньги, которые я тебе посылала – на самом деле были от твоего отца.

Я застыла. В голове стало совсем пусто. А бабушка спокойно продолжала:

– Ох, поначалу я долго не хотела принимать их, обманом заставлять тебя пользоваться ими. Думала продать этот дом, я же всё равно старуха, дожила бы где-нибудь на окраине. Но он меня убедил. Родители должны заботиться о своих детях, думаю, ты это понимаешь сама теперь. Верно?

Я опустила глаза, не в состоянии даже кивнуть. Мне нужно было время, чтобы продумать эту новость. Да, это и впрямь был обман. Обман во благо, как и тот, которым бабушка меня сюда вызвала – и всё же обман. Но – странная вещь – в любой другой ситуации я бы огорчилась, но сейчас – негласное свидетельство заботы со стороны отца меня неожиданно обрадовало.

Предложи он деньги мне напрямую, я бы никогда их не приняла. Отослала бы назад, как отсылала его письма. Приди мне перевод от неизвестного дарителя, тоже не стала бы принимать, испугалась бы, решила, что какое-то мошенничество или ловушка. Но отец нашёл общий язык с бабушкой, сумел уговорить её – и всё ради того, чтобы помогать нам.

Я подняла глаза:

– Ладно, я пойду с тобой на этот приём. Покажу этим, что готова простить. Но, бабушка… я не хочу делать это ради наследства.

– Ах, дитя моё, да кто же сказал, что это наследство уже готово упасть тебе в руки. Он может прожить ещё и двадцать, и сорок лет, – глаза бабушки хитро заблестели.

Ах она прожжённая интриганка! То одно скажет, то через пару минут другое. И всё для того, чтобы убедить меня.

Я покачала головой, ничего не отвечая на её фразу. Про себя я уже приняла решение. Да, на приём пойду. Буду вести себя достойно, при случае поблагодарю отца за деньги. Но в дом бабушки приглашать не стану и об Алайне тоже ни слова не скажу. И вот только если он изъявит желание сам увидеться с ней и назвать её своей внучкой – хотя бы только в кругу семьи, не нужно объявлять об этом с помпой, – вот тогда, может быть, и подумаю о том, чтобы простить его.