– Да, лекция сейчас начнется, – Инга выглядела расстроенной. Или обиженной, но сейчас я была не в состоянии говорить с ней не только о своей проблеме, а вообще о чем-либо. Может быть, позже, когда сама немного успокоюсь.

– Идем, – я двинулась по коридору, безуспешно пытаясь вспомнить, куда именно нужно идти. Растерянно смотрела на двери, продолжая думать о своем, пока снова не услышала голос подруги.

– Да что с тобой, в самом деле! То светишься от счастья, то как в воду опущенная! И тебя зовут, кстати.

Я растерянно обернулась на голос, действительно называющий мою фамилию, и чуть не вскрикнула, узнавая ассистентку Рогачева. Зачем я ей понадобилась? Или… ему?

– Олег Евгеньевич просил передать, что ждет вас в сто второй аудитории. Прямо сейчас, там что-то срочное. Лукьянова, вы предупредите Ольгу Александровну, что Романова немного задержится на лекцию, – это уже Инге.

Та кивнула, недоуменно глядя на меня.

– Что ему надо?

Я пожала плечами, изо всех сил стараясь сдержать дрожь.

– Понятия не имею. Что-то по курсовой, наверно. Он предложил мне изменить тему.

– Сейчас? – глаза подруги распахнулись в изумлении. – Но ведь до сдачи всего ничего осталось.

– Ему не нравится то, что я написала.

Инга что-то фыркнула в ответ, но я не услышала. Не знаю, как вообще сдерживалась. Что ему нужно от меня?

А может, оно и к лучшему? Посмотреть в его глаза и сказать, что я обо всем догадалась. Пусть делает, что хочет, ведь не тронет же он меня, в самом деле. А чувствовать себя еще хуже, чем сейчас, я вряд ли смогу. И так уже на грани истерики.

Правда, когда я добрела до аудитории, где ждал меня Рогачев, оказалась почти за гранью. Меня то знобило, то бросало в жар, губы пересохли, а сердце готово было выскочить из груди. Дрожащими пальцами я потянула за ручку двери и шагнула внутрь. Кажется, именно так должны были чувствовать себя приговоренные к смертной казни.

Доцент сидел за столом и, увидев меня, кивнул.

– Входите, Романова, входите. Мы как раз вас дожидаемся.

Мы? Я была уверена, что в аудитории не будет никого, кроме нас двоих. Растерянно осмотрелась, только теперь замечая еще одного человека. Он стоял в стороне, у окна – высокий темноволосый мужчина, которого я никогда прежде не встречала, – и смотрел на меня, задумчиво и как будто оценивающе. И, как мне показалось, то, что увидел, ему совсем не понравилось.

Это было непонятно. Чем я могла вызвать неприязнь абсолютно незнакомого человека? Но эта мысль проскользнула в моем сознании и тут же исчезла, сменяясь некоторым облегчением. Что бы этот мужчина ни делал здесь, он, в некотором смысле, мое спасение. Ведь при нем Рогачев точно не станет говорить о переписке.

Я кивнула незнакомцу, имитируя приветствие, и повернулась к столу. Поднять глаза и взглянуть в лицо доцента не хватило духа, поэтому я заговорила, уставившись в пол.

– Зачем… дожидаетесь?

– Я нашел для вас практику, Ника. Хорошую базу, где вы сможете подобрать материал для своей курсовой. Разумеется, если постараетесь.

Сколько лет этому паркету? Вытертые деревянные дощечки противно поскрипывали, когда я переминалась с ноги на ногу, а я рассматривала их так пристально, будто от этого зависела моя жизнь. Я не ослышалась? Он назвал меня Никой. Впервые в жизни назвал по имени кого-то из студентов. В свете того, что уже случилось, это показалось ужасающе фамильярным. Настолько, что все остальные слова я пропустила мимо ушей.

– Познакомьтесь, это Матвей Николаевич Ольшанский. Романова, вы слышите меня?

Я кивнула и повернулась к незнакомцу. Его взгляд потяжелел, а лицо, обращенное ко мне, приняло жесткое и явно недовольное выражение.