— Чтобы я от тебя отказался, придется меня убить…

— Ты не был раньше таким мудаком, — поворачиваю голову, и Макс усмехается, касается губ, жмется, рукой между ног трет. Хорошо хоть я в брюках. Нужно остановить его. Что-то сказать обидное. – Влияние папочки?

Максим тут же напрягается, отводит бедра и резко меня поднимает.

Голова аж закружилась.

Но тут чувствую захват руки на подбородке, четкое требование смотреть в глаза. А там яд. Он пропитывает пагубным желанием кожу рук, что медленно, так протяжно гладит Максим.

— Как и у любого человека, у тебя очень избирательная память, — скалится Макс и чуть толкает меня назад. Под его напором шагаю, не понимаю, что именно он имеет в виду.

— Ты о чем?

— Забыла, как я толкнул тебя парням на развлечение?

Медленно качаю головой, пока он укладывает меня на стол и крутит перед лицом карандаш. Точно такой же желтый карандаш, наточенный до остроты шила.

Такое не забывается.

Тот ужас, страх, неверие, что любимый, который только что звал меня сбежать с ним, отдает, толкает на растерзание друзьям детдомовцам.

Втроем на одну. Платье красивое в клочья. Белье впивается в кожу. А Макса нет. И никого нет. А в глазах от слез все плывет. А член главного насильника в городе, лучшего друга Максима уже касается обнаженной кожи. Уже готов меня проткнуть. И все это на камеру снимается.

Сейчас даже не верится, но мне помог случай. Карандаш в руке. Проколотые яйца не простил бы мне ни один мужчина. Вот и Антон Громов не простил. Сбежал из больницы, чтобы найти меня и убить.

И убил бы. Он был так близок. Кончик лезвия ножа касался моей груди, точно так же, как сейчас кончик простого карандаша в руках Максима.

Тогда я уже перестала верить в чудо, готова была отдаться на милость старухе с косой, что мелькала где-то неподалеку. Макс спас меня. Может быть это и стало одной из причин моего желания любой ценой вытащить его из тюрьмы. Даже ценой собственной чести.

22. Глава 22.

Долг жизни.

Отдала ли я его? Готов ли он мне его простить? Особенно учитывая, что именно он оказался невольным автором ситуации. Пытаюсь не плыть по течению в сторону пропасти разврата. Ну же, Лана. Это просто секс. Ну и пусть ты скучала по Максу всю эту неделю, пусть лазила в трусики после каждого его сообщения: «возьми трубку, сука». Пусть это «сука» звучало в твоей голове очень эротично и возбуждающе. Но приди в себя. Ты пришла не за этим.

— Отпусти меня, Максим. Дай жить своей жизнью, — прошу его, заглядываю в осоловелые от страсти глаза. Он только качает головой и расстегивает мне блузку. По рукам бьет, чтобы не мешала.
 — Ты неделю меня динамила, дай хоть на сиськи твои посмотреть.
 
 — Только посмотреть?
 
 Макс втягивает носом воздух. Черты его лица тут же заостряются, когда он стягивает чашечки бежевого лифа.
 
 Потом долго смотрит на грудь. Словно лазером дыру делает. Скользит, режет по живому.
 
 — Они идеальные, — двумя руками он стискивает их, и я дергаюсь в сладостном спазме. Отзываюсь на порочную ласку.
 
 И пусть лежать неудобно, тем более Макс давит рукой на живот, чтобы не рыпалась. Но его взгляд, путешествующий по холмам, выносит разум за дверь. Он сейчас лишний в этой тактильно-зрительной игре.
 
 Соски тут же приподнимаются, ноют, просят любви. И Макс дает то, что нужно. Касается одного пальцем, нажимает на горошинку, давит, покручивает, настраивая меня на нужный лад.
 
 Я не слышу собственных стонов, мне кажется, что я стала немой. Глухой. Сошла с ума. Я просто чувствую его горячие руки, пульс, который один на двоих, и легкое дыхание на коже. Ведомая лишь абсолютным тактильным контактом. Управляемая самой сутью.