Ужасная боль не только в заднице, но и по всей ноге не даёт уснуть. Напрасно я на ночь просил у дежурной медички сотку аминазина. Та дала лишь то, что прописал молодой психиатр Коростылёв. А назначил он пятьдесят миллиграммов сонапакса, как и в прошлый раз. То есть в лечении ничего не изменил. Без конца хотелось пить и ссать. Мучаясь от невыносимой боли, сильно хромая, я выхожу из палаты, чтобы справить нужду и напиться из-под крана.

– Серу, что ли сделали? – спрашивают у меня в курилке, когда я, с трудом усевшись, достаю сигарету.

– Да, – отвечаю я, прикурив у мужика.

– Хреново… – сочувствуют мне.

В курилку входит раздражённый и агрессивный Серёга Рыбьев. Он жил со мной на одной улице, его сын ходил с моим братом в один детский сад, затем в одну школу.

Сергей был примерным семьянином, хорошо пел, аккомпанируя гитарой. «Башню» снесло в один момент. Сломя голову, молодой, красивый мужчина помчался в первопрестольную, не зная, зачем и почему. Жена вскоре от него отказалась, забрав сына с собой, а Серёга стал жить со своими родителями.

– Сколько тебе сделали кубов? – зло спросил у меня он.

– Два, – ответил я.

– Два кубика? – ехидно переспросил Рыбьев, – и ты плачешь?

– Я не плачу, – пытался с достоинством ответить я ему, но, медленно приподымаясь, застонал.

– Выёбывается, гляньте на него! С каких-то двух кубиков! – кричал на весь сортир Сергей, ещё больше распаляясь. – Да мне и шесть, и восемь делали! А этот с двух кубов изнылся!

Я, с трудом открыв дверь, переступил в больничный коридор. Рыбьев с размаху хлопнул дверью, чуть не ударив ею меня.

– Выёбывается с двух кубиков! – не унимался он. – А если бы тебе под лопатки сделали, или, как на спецу, в четыре точки?

Я был в ужасе от сказанного им. Проклятый дурдом! Век бы не попадать. И каждый раз, зарекаясь, попадаю снова…

Едва я дошёл до палаты и кое-как лёг на шконку – потянуло опять в туалет.

– Боже мой! Какой кошмар! Проклятый айболит! Пидорас очкастый! – ругал я своего врача. – А уж мамаше какую лапшу он про этот адский укол навешал! Мол, даже от курева помогает! И та поверила…

Серёгу я простил. Его закололи галоперидолом, после чего мужика сковало так, что он ходил, выставив вперёд руки. Агрессия прошла. Рыбьев стал совершенно спокойным и добрым.

В наше отделение поступил Стас Баканов, было ему тогда сорок семь лет. Первый раз он попал в психушку в восемнадцать лет. Станислав всегда захватывал с собой гитару, и, как только его выводили из наблюдалки, просил медсестру, чтобы ему выдали музыкальный инструмент.

– Только недолго, – говорила дежурная медичка.

– Ладно! – сверкал в ответ золотой фиксой Баканов и, настроив гитару, начинал петь под её весёлый звон. Я старался внимательно слушать этого дядьку.

– У вас, у проституток, пизды все изорваны, / А вместо юбок дырявые мешки… – пел Стас хулиганскую песню.

Закончив песню, он улыбался мне, сверкая золотой фиксой. Но пел он и хорошие, задушевные песни – про рыбака Тимофея, про девушку из таверны и многие другие. Подбирал на гитаре мелодию из кинофильма «Генералы песчаных карьеров», потом передавал инструмент Витьке Матвееву, такому же блатарю, и уходил спать в палату. Витёк с радостью брал гитару и на всю курилку горланил, звеня струнами:

Мурка! ты мой мурёночек!

Мурка! ты мой котёночек!

Ты зашухерила всю нашу малину,

А теперь перо в грудь получай!

Я с радостью делился с Витей передачками и куревом, он был добр ко мне. Ведь к нему никто не приходил. Потом вывели из наблюдалки Саню Цыбанова, он тоже попросил на свиданке свою маму, чтобы ему принесли баян.

Время шло к праздникам…