Из лазаретов уже тогда не вылезал.

   Сбегал хрен знает, сколько раз, но находили. Швыряли в карцер, а по-настоящему, в подвал, полный крыс. И сутками жрать и пить не давали.

   Хотя нет. Драться, чтобы выжить, пришлось еще пораньше.

   Когда мать умерла, от рака. И никого близких не осталось.

   Тогда и оказалось, что мой отец, оказывается, очень даже существует. Как меня нашел, хрен его знает. Даже думать не хочу о том, что господин Урсулов, входящий в десятку самых богатых и успешных бизнесменов, лощеный хозяин мира, все это время следил за нашей жизнью. И знал. Знал, что мать умирает. Что надрывается на трех работах. А денег, этого проклятого бабла, так и не хватило на лечение.

   А он, выходит, сука, знал. Раз меня нашел. На третий день, ровно на похороны явился. Забрал меня у соседки, которая на время приютила. Если б не знал, то разве явил бы свою морду так быстро?

   Оказалось, что у папаши роскошный дом. Нет. Ни хрена. Не дом. Дворец. Настоящая королевская роскошь. И свита со штатом прислуги имеется.

   А еще… Еще у него оказалась жена. И трое детей. И все намного  меня старше.

   Старше. А, значит, уже все понимали, в отличие от меня.

И ненавидели люто. Вслед за своей матерью. 

      Сколько раз мне, спящему, голову камнем размазать пытались! А в бассейн сбрасывали и держали под водой? Стекло даже толченое в стакан с водой или соком подсыпали.

   Там. Там я очень быстро научился драться.

   Приемная мать делала все. Чтобы избавиться от меня. В полном смысле этого слова.

   И не из-за бабла, не из-за наследства. Нет.

   Я ей глаза мозолил. Один мой вид заставлял ее трястись от ненависти. Ведь я был прямым доказательством того, что ее благоверный бывал далеко не только в ее постели.

   Тогда я всего этого не понимал.

   Я скорбел по матери. Подыхал и корчился от боли. Как только может корчиться малец от своей самой страшной потери в жизни.

   Не понимал, за что меня так ненавидят.

   Но очень быстро научился отбиваться. Понял, что от этого умения зависит моя жизнь.

   А когда отец появлялся в доме из своих вечных разъездов, даже толком поговорить с ним не удавалось.

   Его жена придумывала всевозможные провинности. Которые я якобы совершал.

   Урсулов кривился и назначал мне наказания.

   Слушать ничего не желал. И даже не собирался.

   У него все должны были по струнке ходить. Натурально, на хрен, как в казарме. Даже не представлял, напыщенный индюк, что в доме в его отсутствие творилось.

   Тогда я начал сбегать. Тогда узнал, что такое улица.

   Ни хрена, конечно. Она на вкус не слаще.

   Но здесь можно было выжить. Хоть за каждый кусок хлеба такие же уличные бродяжки дрались почти на смерть.

   Здесь меня по крайней мере, никто не ненавидел.

   А после очередного побега отец решил меня наказать. Поучить. Определил в детдом, чтобы я образумился. И понял, какое счастье для меня жить в его доме.

   Только я возвращаться не собирался. Из волчонка превратился в Волка.

   И из детдома однажды, после тысячи побегов, сбежал навсегда.

   В такой вот клуб, как у Джейхана.  

   Там не нашли. В таких местах вообще никого и никогда не находили.

   Драка на смерть, но полные карманы бабла. Нигде столько не урвешь. Нигде не заработаешь.

   И жизнь бойцов была недолгой, зато, блядь, яркой.

   Можно было позволить себе до хера.

   Если фарт был и кулаки не подводили, можно было и на квартирку сколотить.

   Хотя так далеко я не заглядывал. Глупо строить планы и прикидывать будущее, когда понимаешь. Что этого будущего может и не быть.

   Тогда ее в первый раз увидел.

   Чистая. Нереально красивая. Она будто светилась.